дождем хлынуть из самой ее груди. Под ее ладонью ровно билось его сердце. Она молчала. Ей нечего было сказать.

Она любит его.

Но завтра она покинет его навсегда.

Гвендолин открыла глаза и увидела Дэвида, который смотрел на нее, растерянно сморщив маленькое веснушчатое лицо.

– Разве тебе не холодно? – удивленно спросил он.

Она опустила глаза и увидела, что едва прикрыта небрежно накинутым мягким пледом. Гвендолин вскрикнула и поспешно натянула плед до подбородка, а затем оглянулась, ожидая увидеть лежащего рядом Макдана. Слава Богу, его не было. Собрав остатки достоинства, она посмотрела на Дэвида, как будто нет ничего необычного в том, что он обнаружил ее совершенно обнаженной в постели отца, и заинтересованно спросила:

– У тебя все в порядке?

– О тебе говорит весь клан.

Глаза Гвендолин расширились от ужаса. Очевидно, все знают, что она провела ночь с Макданом. Униженная до глубины души, она прикрыла глаза и смиренно полюбопытствовала:

– Ты, наверное, ужасно расстроен.

Он покачал головой.

– Нет? – смущенно переспросила она.

– Твой спор с Робертом – самый смелый поступок, о котором я когда-нибудь слышал… Так мог поступить только Могучий Торвальд!

Его слова несколько рассеяли ее замешательство.

– И это все, о чем говорят?

– А о чем еще они могут говорить?

– Ни о чем, – торопливо ответила она, все еще сжимая руками одеяло. – И что именно они говорят?

Он присел рядом, вынудив ее немного подвинуться.

– Оуэн сказал, что ты самая могущественная из всех известных ему ведьм, – взволнованно сообщил Дэвид. – Тогда Лахлан спросил, сколько ведьм он знал, а Оуэн смог назвать только тебя и еще одну, и Лахлан сказал, что этого недостаточно для сравнения. Потом Реджинальд пожаловался, что ему не представилось возможности отрубить уродливую голову Роберта и преподнести ее тебе, окровавленную, со стекающими на копье мозгами, чтобы ты могла хранить ее как напоминание о твоей храбрости. А Лахлан фыркнул и сказал, что это отвратительно и что он вместо этого весь день потратит на приготовление нового вина, чтобы выпить его вечером в твою честь.

Гвендолин в замешательстве смотрела на него.

– Ты правда взобралась на стену и крикнула Роберту, чтобы он пронзил тебя горящей стрелой? – нетерпеливо спросил Дэвид.

Она кивнула.

– Камерон сказал, что ты, стоя на стене, была похожа на черного ангела, а когда Роберт поджег дома, ты вскинула руки вверх и вызвала бурю, чтобы погасить пламя!

Разумеется, они вполне могут так считать, подумала Гвендолин. Ведь Макданы убеждены, что она умеет управлять погодой.

– Нед говорит, что пока продолжается такая буря, Максуины не смогут снова напасть на нас. Но ты не позволишь ей длиться вечно, правда? Сегодня я отлично себя чувствую и подумал, что скоро смогу попробовать опять покататься верхом.

– Дождь не будет идти вечно, – заверила его Гвендолин, хотя буря, похоже, не утихала всю ночь. – Ты что-нибудь ел?

– Я проголодался, пока ждал, что ты принесешь мне завтрак, а потом спустился в кухню и попросил Марджори дать мне немного хлеба и овсяных лепешек. Я не пил молока, не ел сыра, яиц и даже копченых сельдей, которых она подала на стол остальным.

– Как ты себя чувствуешь?

Он пожал плечами:

– Прекрасно.

Он действительно прекрасно выглядит, подумала она. Голубые глаза мальчика были чистыми и блестящими, и хотя кожа его оставалась бледной из-за недостатка солнечного света, на веснушчатых щеках появился легкий румянец. Лицо его сияло чистотой, и он не поленился причесать свои ярко-рыжие волосы: они относительно аккуратными завитками спускались на воротник его шафрановой рубашки.

Гвендолин вспомнила, каким он был, когда она впервые увидела Дэвида в этой вонючей комнате с обтянутым бледной прозрачной кожей изможденным лицом, со слипшимися от пота и грязи волосами. Тогда она была уверена, что он находится на пороге смерти и что она ничего не сможет сделать, чтобы спасти его. В этом чистом, отмытом мальчике, который сидел сейчас рядом с ней и нетерпеливо постукивал ногой по раме кровати, ничто не напоминало о том умирающем ребенке, каким он был. Он надел тот же плед, что и вчера вечером, завязав старательно, но неумело. Он бесформенной тряпкой свисал с его худых бедер и волочился по полу. Радуясь здоровому виду Дэвида, она подумала, что это дело Макдана – научить сына завязывать плед.

Господь много раз испытывал ее, но при этом сделал ей невероятный подарок. Он помог ей, сделав так,