Она уже начинала сердиться на это зеркало. Сердилась на то, что оно могло забрать его в любое время. Она покачала головой. Несколько минут назад она была рада, что оно востребовало его. Теперь она была раздражена этим фактом. У нее когда-нибудь будет однозначное мнение на его счет?
— По истечении нескольких дней ты наконец-то будешь свободным? Именно поэтому ты стремился идти в ногу со временем?
Он окинул ее непонятным взглядом цвета виски.
— Да.
Свободный. После одиннадцати столетий, Горец из девятого столетия собирался быть свободным немногим более чем через две недели.
— Еще семнадцать дней, — выдохнула Джесси с любопытством. — Боже, ты, должно быть, лезешь… на стены… или что там еще у тебя, да?
— Да.
— Так на что это похоже внутри? — Она проверила зеркало, мягко встряхнув его, и посчитала, что оно достаточно защищено и теперь не должно скользить.
— Камень, — сказал он категорически.
— А что еще?
— Камень. Серый. Разных размеров. — Его голос упал до бесцветной монотонности. — Пятьдесят две тысячи девятьсот восемьдесят семь камней. Двадцать семь тысяч двести шестнадцать из них немного более светлого оттенка, чем остальные. Тридцать шесть тысяч и четыре больше подходят к форме прямоугольника, чем квадрата. Девятьсот восемнадцать имеют неопределенную шестиугольную форму. В девяноста двух из них с лицевой стороны имеется бронзовая жила. Три с трещинами. В двух шагах от центра — камень, который выступает немного выше остальных, о который я спотыкался в течение первых нескольких столетий. Есть еще вопросы?
Джесси вздрогнула, поскольку под воздействием от его слов она перестала дышать. Она внезапно почувствовала, как сжимается ее грудь и горло. «Мм, да, как, как ты сумел остаться нормальным? Что воспрепятствовало тебе стать совершенно безумным? Как ты смог прожить более тысячи лет в таком аду?»
Она не спросила этого вслух, так как это будет похоже на выяснение причины, почему гора все еще стоит на своем месте от начала времен, возможно, изменившаяся, но на том же месте, всегда на одном. Если не произойдет вселенской катастрофы, навсегда там.
Мужчина был силен — не только физически, но и умственно, и эмоционально. Мужчина-скала, именно тот тип, на который женщина могла опереться в худшие времена и никогда не волноваться, что что-то может пойти не так, потому что он просто не позволит этого. Она никогда прежде не встречала никого, похожего на Кейона. Общество двадцать первого столетия не способствовало созданию большого количества первоклассных мужчин. Что может в настоящее время помочь мужчине закалить, испытать себя, укрепить свой характер? Победа в последней видеоигре? Покупка классического костюма и галстука? Битье по небольшим белым мячам в ухоженном саду смехотворно дорогими палками? Сражение на стоянке за место самое близкое к магазину?
— Нет, — справилась она. — Больше нет вопросов.
Одиннадцать столетий плена. Повешенный на стену в лаборатории его злейшего врага. Одиннадцать столетий без прикосновений. Без еды. Без любви. Ему не с кем было поговорить.
Ее лицо, должно быть, отразило ее мысли, поэтому он не удивил ее, когда сказал мягко.
— Это уже не важно, девушка, но спасибо за сострадание. Еще немного. Еще семнадцать дней, Джессика. И все.
По непонятным причинам от его слов внезапно горячие слезы наполнили ее глаза. Мало того, что одиннадцать столетий не превратили его в монстра, он еще и пытался успокоить ее, смягчить впечатление о своем заключении.
— Плачешь из-за меня, женщина?
Она отвернулась.
— День был тяжелым. Черт, да вся неделя была тяжелой.
— Джессика. — Ее имя прозвучало мягкой командой.
Она не повернулась к нему, продолжая смотреть из окна на горную местность.
— Джессика, посмотри на меня.
Ее глаза сверкали от непролитых слез, она быстро развернулась и впилась взглядом в него.
— Хорошо, я плачу из-за тебя, — ответила она. — Из-за всех одиннадцати столетий проведенных там. Я могу продолжить движение, или тебе еще что-то нужно?
Он слабо улыбнулся, поднял руку и приложил свою ладонь к внутренней части серебристого стекла.
Бессознательно ее рука поднялась, чтобы соединиться с его рукой. Она прижимала ладонь к ладони, мизинец к мизинцу, большой палец к большому пальцу на прохладном серебре. И хотя она чувствовала только холодную поверхность под своими пальцами, это жест оставил теплоту и мягкость в ее сердце.
Ни один из них не говорил и не двигался мгновение.
Затем она торопливо посмотрела вдаль, выловила салфетку из пакета быстрого питания, утерла ею нос, переключила передачу и возобновила их извилистый подъем по труднопроходимой шотландской горной местности.
Сумерки в горах.
Потребовалось больше суток, чтобы найти пещеры, в которых он играл, будучи подростком.
Ландшафт очень изменился за тысячу лет, новые дороги и дома мешали распознать ориентиры, которые он раньше считал неизменными и, несомненно, уникальными. Даже горы выглядели по-другому, когда глядишь на них с оживленных улиц города, в отличие от широких просторов, утыканных овцами.
Не разрешив ей войти в пещеры до тех пор, пока он не сможет исследовать их на наличие возможных угроз от животных или оползней, он предложил надежно закрепить зеркало рядом с входом в каменное логово, таким образом, он мог коротать часы, обозревая просторы вокруг нее. Вооруженный ножами и пистолетами, он был готов к любой угрозе, хотя в действительности он сомневался, что им что-то угрожает этим вечером или даже следующим.
Теперь, находясь на вершине труднопроходимой горы, Кейон смотрел из Темного Зеркала на две самые прекрасные достопримечательности, из тех, которые он когда-либо видел: Шотландия в лучах заходящего солнца и Джессика Сент-Джеймс.
Его любимая страна была достойным фоном для женщины.
Она села перед ним по-турецки, меньше чем в шаге от зеркала, ее короткие блестящие черные локоны в свете уходящего дня переливались темно-красными и золотыми оттенками, лоб и скулы горели румянцем, ее бархатно мягкие губы алели. Зубы сверкнули белизной, когда она улыбнулась, а глаза, когда она смеялась, светились внутренним огнем, который был почти сравним с небом позади нее.
Она смеялась часто, так как они разговаривали. Она была женщиной, которая, казалось, могла найти что-то смешное почти во всем, даже в той мрачной ситуации, в которой она сейчас находилась, что было характерно только для сильных личностей по оценке Кейона. Страх не даст ничего. Не принесет облегчения и раскаяние, он знал это. Все раскаяния в мире теперь ничего не изменят. Ни того, что было. Ни того, что будет.
Однако юмор и упорство часто могли помочь преодолеть самые трудные времена, и она в избытке обладала этими качествами.
Он настоял, чтобы она рассказала ему об испытаниях и несчастьях, с которыми она столкнулась, пробуя забрать его зеркало в аэропорту.
Когда она говорила о чем-то, что сильно волновало ее, она сопровождала слова жестами, и кончики ее пальцев прикасались к зеркалу. Она сильно привлекала его, так что каждое легкое касание вызывало у него дрожь возбуждения так, будто она касалась своими пальцами его, а не холодного зеркала.
Впервые за тысячу лет он смог наблюдать, как ночь наступает в его горах, чего ему отчаянно не хватало, и все же большее наслаждение ему доставлял рассказ Джессики, смешные образы, которые она создавала для него. Он мог видеть, как эта маленькая проказница, перемахнув прилавок, ударяет женщину
