– И что же у тебя был за спектакль? – спросила она, когда створки кабины захлопнулись.

– Недруги хотели меня приморить на взятке, – сказал я. – Но все обошлось. Их агент кусает локти в камере, а мы с тобой едем домой.

– Слушай, – наморщила она носик деловито, – бросай-ка ты эту милицейскую бодягу к чертовой матери, а? Займись чем-то другим! Я же вижу, что тебя все это ломает, калечит, да ты вообще не из породы сыскных псов, извини, конечно, за такое определение…

– Милая, – сказал я на тяжелом выдохе, – ты все говоришь правильно. Но теперь подумай всерьез: куда мне деваться? Лечь на диван с сигаретой и рюмкой, гордиться, что моя жена – знаменитая актриса, и смотреть в окно на смену времен года?

– Размечтался, – усмехнулась она. – Нет, такую пьесу мы играть не будем. Ибо, дорогой, грядут перемены и в нашей покуда куцей семейке скоро прибавится дел. И насчет сигарет и рюмок можешь забыть. Поздравь меня – я беременна. Что скажешь?

Мы играем с жизнью в шашки. Она с нами – в шахматы.

Меня просто опалило каким-то невероятным, божественным счастьем. Я замер, очарованный тем новым, покуда неясным, но светлым горизонтом жизни, распахнутым передо мною высшими неведомыми силами, трепетно опекавшими меня с недавней поры, и чье заботливое незримое присутствие я ощущал каждодневно.

Двери лифта раскрылись.

– Приехали, – сказала она. – Выходи, или тебе помочь? По-моему, ты убит этой новостью… – В голосе ее мелькнула настороженность.

– Мне так хорошо… Аж плохо, – пробормотал я. – Ах, Олечка! Счастье ты мое ненаглядное…

Мы стояли, обнявшись, у двери квартиры, и через ошеломляющую, окрыляющую радость я вдруг трезво и опустошенно, будто пронзенный подлой ядовитой стрелой, осознал, что запутался в силках своего нового бытия окончательно, и нет теперь никакого хода назад, и роль моя бесконечна, и кошмар ее беспределен, а провалить ее я не могу уже по определению, ибо тогда провалюсь сам. И не в яму, а в пропасть. А потому – помоги мне, Боже, вынести твое испытание, времени исполнения которого не видно конца.

Есина ограбили виртуозно. Перехватили его телефонный разговор с женой, в котором сообщалось, что за ней, прихорашивающейся у зеркала в предвкушении торжественного приема у Волоколамского, уже выехала машина, дабы доставить ее по назначению. После выехавшей машине пробили колесо, увеличив оперативный запас времени операции, а машинку к охраняемому особняку подкатили свою. Машинка являла собой своеобразного троянского коня: за ее затемненными стеклами таилось пятеро громил в масках, мгновенно обезоруживших стражников дома и тут же принявшихся за обработку очумевшей от наглого налета хозяйки. В доме обнаружились два сейфа. Код к первому сейфу безропотно предоставила супруга Есина, а дверцу второго, едва ли не в тонну весом, сноровисто выпилили профессиональным мощным инструментом. Ограбление заняло полчаса с минутами, следов преступники не оставили, а питание видеокамер, как оказалось, было искусно обесточено сообщниками грабителей.

На Есина было больно смотреть. Он являл собою саму потерянность и удрученность. Как султан, подвергшийся насилию в собственном гареме, куда заглянул под вечерок с лучшими мыслями. Тусклой тенью маячил он в коридорах конторы, ломая голову, кто же посмел так лихо и бестрепетно нагреть его – чемпиона среди рэкетиров, неприкасаемого гангстера от власти. За спиной же его между тем расплывались в снисходительных улыбках хитрые оперские рожи. И не было ни одного сочувствующего ему персонажа в нашей лавочке, прекрасно осведомленной об источниках и технологиях доходов этого громилы в погонах.

В частной беседе со мной проявил прозорливость Филинов, сказав:

– Ну, если это твои орлы его раскурочили, то слов нет для определения, кем я тут командую…

– Откуда такая версия? – поинтересовался я.

– Бандиты так не работают, – объяснил шеф. – Все продумано и отрепетировано. Учтены все тонкости. А как охрану срубили? Ни синяка, ни царапины, а парни только к вечеру очухались… Один – мастер по боксу, другой – по борьбе. И ведь явно мокрухи чурались, явно! И бабу его развели на код от сейфа без фени и мата, доверительно…

– Профессионализм преступников растет, – заявил я глубокомысленно. – Вы «кемеровскую» группировку вспомните… Своя разведка и контрразведка, прослушка с выводом на компьютер, спецы- оружейники, угонщики машин, изготовители документов, хакеры…

– Угу. Угу. И хрен бы они сунулись к Есину, – урезонил меня Филинов. – Чего ты мне заправляешь? Им коммерсантов хватало. Из нашей конторы все произрастает, Юра. Хотя бы пусть и наводка… И если я не ошибаюсь, твои это мастера удумали, у наших колбасников кишки толстые, а жилы тонкие. Твои! Хорошая, кстати, «ответочка» за взятку тебе подсунутую… Прости за откровенность. Я мог бы и промолчать, упрятать вилы в сено, но мы ведь друзья…

– То, что друзья – факт, – оперативно согласился я с этим сомнительным утверждением. – Остальное – плоды фантазий. Сколько у него унесли-то?

– Кто ж знает… – Филинов прищурился пытливо. – Я бы и тебе такой же вопрос задал… Или ты доляху перепроверяешь? Шучу.

– И чего он в банковской ячейке ценности не хранил? – выразил я сочувственное недоумение.

– Дорого бы вышло, – кашлянул Филинов. – Все хранилище пришлось бы арендовать.

– Ну, тогда бы собственный банк открыл…

– Вот ты иди к нему и посоветуй…

– Так к чему разговор? – нахмурился я.

– К тому, что не хотелось бы и мне в его лапти переобуться, – веско поведал шеф.

– Это вряд ли, – сказал я, припомнив опасения Сливкина по поводу моей персоны. – Начальник в милиции – святое!

– Тебе микроскоп дать? – спросил он.

– Зачем?

– Чтобы святое нашел в милиции. И немедленно мне доложил!

– Докладываю: у меня в кабинете пять икон. Вещдоки с церковных ограблений.

– Да? Вот и крестись на них почаще…

Выходя из кабинета начальника, я нос к носу столкнулся с почерневшим от горя и злобы Есиным. Он смотрел сквозь меня, будто не замечая. Я сподобился на вежливый кивок, не нашедший ответной реакции. Все ясно. Отныне мы – злейшие враги.

Спустя несколько минут я прослушивал техническую запись разговора Есина с одним из его министерских дружков. Запись мне привез курьер от Олейникова.

Из слов главы нашего экономического право– и лево– охранительного блока следовало, что заказчиком случившегося ограбления он считает меня и только меня, просит принять меры – какого, правда, характера, сам не ведает, на что собеседник откликнулся жалким жиденьким баритоном:

– Да какие там меры! Он самого Решетова кинул! Ты помнишь ту чеченскую историю? Трупов там наваляли… И ничего, все утерлись. А Рыжова вспомни! Тут тоже разные мнения существуют. Ты лучше своего придурка со взяткой этой липовой из камеры вызволяй, а то не отмоешься! Нашел с кем бодаться! Главное – ради чего?

– Хоть бы половину вернул, сука… – Есин явно не владел эмоциями.

В ответ на эту глупую ремарку послышался покровительственный смешок, и потусторонний абонент дал отбой.

Весьма удовлетворенный полученной информацией, открывающей картину полного морального разгрома противника, я потянулся к трубке телефона внутренней связи.

Звонил начальник отдела, занимавшийся проблемой похищенного в Чечне советника.