некоторые неясные подозрения в отношении его витиеватой персоны.

Отделу кадров был спущен приказ об изъятии всех внештатных удостоверений, выданных прошлым руководством своим полезным людишкам: коммерсантам на доверии, журналистам из сочувствующих, отставникам с заслугами. В кадры потянулась очередь с улицы. Принявшим повторную присягу в верности и в материальной полезности документики снисходительно возвращались. Исключением являлись постоянно отирающиеся в конторе директор фонда Абрикосов, удержавшийся, отрезав всех конкурентов, на своей вольной должности, и – поставлявший свинину в столовку мусульманин из Баку, бывший тамошний «колбасник». Эти прихлебатели были «внештатниками в законе», прибегая в контору на поклон к новому начальству без промедлений, как старые боевые кони на звук полковой трубы и зная, ради чего прогибать хребты в кабинетах полицейских динозавров.

На следующий день я был вызван в министерские выси к вступившему в должность Соколову.

Принял он меня дружелюбно, но в гриме надменной начальственной покровительности, с лицом сановным, ответственным, строгим.

– У шефа есть к тебе предложение, – начал, не вдаваясь преамбулы. – Перейдешь в его аппарат. Я – советник, ты – помощник. Через месяц – генерал.

Что-то подобное я и предполагал, отправляясь на это рандеву.

В колени повалились бы сейчас Соколову орды милицейских полканов, окажись на моем месте да заслышав столь милое их сердцам и карьерным душам приглашение к облачению в штаны с лампасами и в высокую баранью папаху – наряд, согласно эстетике моих представлений, не иначе как клоунский, под комплекс неполноценности скроенный. Но и меня золото генеральских погон ворожило, и щекотала заманчивость возвышения над толпой, как взлет на чертовом колесе, и выигрыш новой, непомерно высокой ставки в рискованной моей игре. Но где-то внутри шептал рассудительный, мудрый голос:

– Стой! Впереди – яма с колом на дне!

Не за красивые глаза приглашал меня к себе Решетов, нечистой силы однокровник. И не по душевному расположению, хотя известные симпатии ко мне, конечно, испытывал. Но нужен ему был служака на работу черную, безропотную, грехами тяжкими проникнутую и возможным бесславием завершавшуюся. Да и поди выдержи его ежедневные придирки, хамство и спесь. Все нутро перекоробит. А пути назад уже нет.

Вот и выбирай тут. Отказ ведь тоже боком выйти способен.

Сделал я над собою усилие, улыбнулся и сказал добродушно:

– Я парень крестьянского склада, к хозяйству привыкший. А тут по всем землям скакать придется, все наспех решать, вприглядку, да чтоб без ошибки. Не хватит сноровки. И себя огорчу, и министра.

– Пойми! Нам сейчас нужны проверенные люди, настоящие товарищи по оружию, так сказать… – неожиданно загорячился Соколов, никак не ожидавший моего отказа, а готовый, видимо, уже протянуть мне свою короткопалую длань для целования. – Мы ведь с тобой могли бы, Юра…

Я хотел сказать ему, что доверенных лиц в избытке бывает только у дураков, но никак не у Решетова, что манипуляций нами и всевозможным столкновениям нас лбами не будет числа, но предпочел умолчать о предвидениях, посетовав с виною в голосе:

– Не вписываюсь я в масштаб, подведу. Да и тебе лучше, чтоб я на подсобном огороде оставался бригадиром. Случись чего – всегда под рукой и косы, и лопаты…

Он запнулся, призадумавшись. Потом произнес вяло:

– Может, и так…

– Вот ты так и доложи.

– Сгубит тебя скромность, Шувалов.

– Как раз скромность еще никого не губила.

– Ну, бывай.

Я вернулся на службу, где в приемной возле моего кабинета меня ожидал начальник отдела этнических группировок. Многозначительно качнув головой, передал мне портативный магнитофон с проводом наушника. И записочку:

«Техническая запись из «Славянской». Утренняя».

В гостинице «Славянская» в огромных количествах проживали чеченские группировщики. Откормленные плечистые дылды, они толпами бродили в холле и в ресторанных пространствах, одетые в домашние тапочки и в войлочные шапочки. Бесконечно протяженная во времени сходка с обсуждением постоянно меняющейся криминально-коммерческой ситуации, круглосуточный клуб интересных бандитских встреч.

Я нажал на кнопку воспроизведения, и тут же зазвучали знакомые голоса. Тенорок Сосновского, баритоны Филинова и Соколова, резкий гортанный акцент одного из владельцев «Славянской», а также упрямый бас известного лидера чеченской братвы.

Соколов, видимо, с подачи Решетова, представлял деловой кавказской публике нового начальника управления: дескать, просим жаловать, свой парень, всем успехов в сотрудничестве.

Я прослушал запись и передал магнитофон обратно в руки верного человека. После этого представления нам требовалось определиться в своей внутренней политике относительно одиозной чеченской общины. Ее тесная связь с влиятельными кругами предполагала осмотрительность и начисто отвергала лобовые репрессивные решения. Но потакать этой мрази я не собирался. Равно, впрочем, как и тот же Филинов, принудительно вовлеченный в лояльное сотрудничество с тем племенем горцев, что издавна привыкли зарабатывать деньги кровью и потом. Кровью врагов и потом рабов. Но открытая конфронтация могла сослужить нам плохую службу. Зато тайная программа стравливания славянских и кавказских банд была куда эффективнее любого официального противостояния. Регулировать уголовные взаимоотношения нас никто принудить не мог, гробы для разбойников изготовлялись ежедневно, а каким образом из книги живых они переносились в книгу мертвых, умалчивала наша служебная тайна, не отмеченная ни в каких документах, даже в самых секретных. Для подобного рода деятельности мы предпочитали изустный способ общения, да и в нем фигурировали выражения обтекаемые, способные толковаться разно и нелинейно. Однако недопонимания и недоговоренностей между нами не существовало, наши позиции были неуязвимы, и враг лишь скрежетал зубами бессильно, подсчитывая потери, не в состоянии выставить счет за урон первоисточнику своих бед.

Бытовало, естественно, множество кривотолков и голословных выпадов в наш адрес, сказки о тайном сообществе убийц в погонах под названием «Белая стрела», но подобные бездоказательные обвинения играли нам на руку как устрашающая реклама, заставлявшая трепетать в ожидании встречи с нами множество разношерстного жулья.

– В гостинице не все благополучно, – сказал начальник отдела. – Грядет серьезный конфликт между учредителями. Там в доле иностранцы, и они недовольны разделом доходов и неоправданностью расходов.

– А рулят «чехи»?

– Конечно.

– Смелые ребята иностранцы…

– Думаю, могут прогреметь события, – продолжил он.

– И прогремят, – согласился я. – Только что тут попишешь? – Я указал на магнитофон. – Такие компании собираются накануне каких-либо увлекательных происшествий. Но как их упредишь? Если провести душеспасительную профилактическую беседу, нам могут вменить отстаивание интересов той или иной стороны… А может, меркантильные поползновения. Вопрос: за что бороться? За роль ангелов-спасителей? Она бесплатная. А в чистых помыслах в наше время сомневаются больше, чем в откровенном надувательстве. Но если есть желание проявить себя гуманистом – пожалуйста. Под личную ответственность.

– Если бы ко мне пришел простой работяга с бедой, я бы за него впрягся, – прозвучал ответ. – Из принципа. А тут кто у барьера? С одной стороны – бандюги, с другой – экономические оккупанты, решившие поднажиться в стране третьего мира, которая им и на хрен была бы не нужна, будь здесь устроенность и порядок.

– Вот и я о том же. Ты лучше скажи, как у нас дела с фальшивомонетчиками?

– Завтра вместе с группой улетаю в Дагестан. Местные обстановку отработали, там все готово.