Тит Цезарь посмотрел вокруг.

— Не говори так громко, — сказал он.

К ним подошла молодая девушка с подносом, на котором стояли бокалы с лимонадом. Брат и сестра взяли по бокалу, рассеянно следя за тем, как львы и пантеры раздирают трупы христиан, с которыми уже было покончено. Колючую ограду восстановили рабы, все было приведено в порядок. Брат и сестра пили лимонад.

— Я думаю, что ты права, — объявил Тит через некоторое время. — Мы не будем кричать об этом с крыши, но я разошлю по всем провинциям инструкции о том, чтобы христиане не появлялись больше на аренах цирков.

— Жаль, что Металла и ее подружка не смогли воспользоваться твоим решением, — заключила Домитилла с ностальгией в голосе, прикладывая к лицу тонкий платок, который она мяла в руке с начала разговора. — Должно быть, они были очень красивыми, когда занимались любовью...

Тит засмеялся в полный голос:

— Если бы ты видела свое лицо, когда ты это произносила! Сколько бы ты отдала из тех денег, что выиграла сегодня, за то, чтобы быть рядом с ними в этот момент?

— Ну, скажем, добрую четверть, — улыбнулась она. — В отличие от папы, я думаю, что деньги созданы для того, чтобы их тратили...

Бирема[89], перевозившая осужденных, наконец повернула к берегу. Уже можно было различить деревянное покрытие мола и несколько хижин рыбаков, разбросанных на ровном песчаном берегу. Именно здесь высаживали людей, которые дальше должны были пешком дойти до серных копей, располагавшихся по склону Везувия. В жаркое время года переход осуществлялся ночью.

Бирема плыла по инерции, потом по команде поднятые весла были опущены с одной стороны, для того чтобы корабль смог подойти к молу, судно плавно причалило. Моряки, находившиеся на мостике, спрыгнули на мол, чтобы пришвартовать корабль.

Около двадцати человек в военной форме и несколько мулов ожидали прибытия судна на пляже, там, где мол начинался. На галере слышался звон молотков, бьющих по железу. Там разбивали цепи, отсоединяя их от колец, к которым были прикованы осужденные во время пути. Луна уже взошла, заливала своим холодным светом равнинный пейзаж.

На мостике показались осужденные, скованные цепями по двое. Они спустились по деревянным просмоленным ступенькам, волоча свои оковы. Сулла шел один и последним, с руками, скованными за спиной; надсмотрщик, который замыкал строй, вел его на поводу, как медведя.

Галл заметил, что два центуриона[90], стоявшие посреди солдат, смотрели, как он подходил, и, несомненно, были удивлены тем, что он ни с кем не связан цепью. Потом он увидел, как двое служащих тюремной администрации, сопровождавшие колонну от самой Остии, что-то им говорят, глядя на него.

Он сделал вывод, что речь идет о нем. О человеке, который в принципе не был сотворен для того, чтобы умирать на руднике, но который тем не менее шел туда.

Один из центурионов подошел прямо к галлу.

— Так это ты Сулла? — спросил он.

Осужденный еле заметно шевельнул плечами.

— Я был Суллой, — лаконично ответил он.

Центурион покачал головой.

— Как могло случиться, что боги допустили, чтобы ты попал прямо сюда, какой же должен был быть повод для этого! — посетовал он.

Один из мужчин, стоявший около мулов, по приказу подвел животного к Сулле и центуриону.

— Ты будешь скован с этим мулом, — объяснил центурион. — Так ты, по крайней мере, сможешь идти один, с раскованными ногами.

Цепь, сковавшую руки Суллы за его спиной, соединили с подгрудным ремнем сбруи животного.

— Мы не можем сделать для тебя большего, — продолжил центурион.

— Будь благословен за то, что ты делаешь.

— Однажды осужденный сбежал во время этого перехода к руднику, потому что один из нас расковал ему израненные ноги. Видишь ли, мы ведь солдаты... Нас послали на эту работу за провинность по службе, но мы и здесь остаемся теми же, кем были раньше. Той ночью, когда произошел побег, луна была закрыта тучами. Человек поднялся в горы, и мы ничего не смогли сделать, чтобы отыскать его. Младший офицер, который отдал приказ о снятии с него кандалов, был запорот до смерти...

Сулла посмотрел на него.

— Ничего не бойся, — сказал он. — Эта ночь очень светлая, и лунного света будет достаточно.

Среди ночи, на полпути к цели, колонна остановилась на часовой отдых. Мулы встали как вкопанные, осужденные и солдаты легли и сели прямо на землю. Измученный и потный, Сулла глубоко заснул. Он уже несколько месяцев не ходил по свежему воздуху. Проснулся он от раздавшегося вокруг него звяканья цепей, означавшего, что путь продолжается. На этот раз центурионы оседлали мулов.

Колонна, которую должны были поглотить серные разработки, увидела лагерь для заключенных на рассвете. Перед входом в лагерь располагались пять или шесть скромных построек, видимо харчевни и лавки для солдат и служащих лагеря. Это пустынное место, лишенное растительности, над которым высилась громада вулкана, казалось прибежищем отчаяния.

Колонна остановилась перед двустворчатыми воротами лагеря, построенного по подобию военных лагерей, с высоким забором из заостренных сверху кольев, с окружающим лагерь рвом; все установленных размеров, которые так хорошо знал Сулла. Две створки открылись, а затем, пропустив колонну заключенных и сопровождавших их лиц, закрылись.

Казалось, что солнце очень быстро поднялось над горизонтом, обдавая жаром построенных на широкой площадке перед зданием администрации рудника заключенных. Сулла чувствовал, как по спине, под туникой, течет пот. Служащие, сопровождавшие пленников, и центурионы наконец вышли из здания в окружении нескольких новых людей, изучавших пергамент, который один из них держал в руках, — это был список вновь прибывших. Только те осужденные, которые являлись римскими гражданами, были записаны в этом списке по именам, остальные, принадлежащие к сословию рабов, были только пронумерованы. Это было сделано из экономии. Рабы избежали высшей меры наказания только потому, что казнь их представляла пустую трату денег, тогда как они могли еще поработать несколько месяцев или даже лет. Но рабы и граждане были и здесь отделены друг от друга.

Двух человеческих единиц в списке недоставало. Сопровождавшие из Рима объяснили, что эти двое умерли во время путешествия, один был унесен жесточайшей лихорадкой, а второй был найден мертвым, с посиневшим лицом, возможно, что он был удавлен ночью другим заключенным. Оба они были брошены в море, как это предусматривалось правилами.

Ответственные лица из администрации приняли объяснение. С общего согласия в список внесли изменения. Позже секретарями будет составлен протокол с констатацией этого факта. Хотя каждый знал, что здесь это не имеет ни малейшего значения. И никогда тюремную администрацию не интересовало точное число осужденных, добравшихся до серных разработок, но установленные бюрократические правила необходимо было выполнять.

Пока длился этот разговор, один из пленников пошатнулся и упал на землю, прямо рядом со своим товарищем по цепи, который вынужден был присесть, чтобы тоже не упасть. Подбежавшие охранники толкали его ногами, чтобы заставить подняться. Но человек не подавал признаков жизни. Один из солдат, решив проверить, жив он или мертв, присел и послушал, бьется ли сердце. Так как ударов слышно не было, его сотоварищу было приказано сидеть до тех пор, пока не принесут необходимые инструменты, чтобы отделить живого от мертвого. Сулла услышал, как опять, со всеобщего согласия, с шутками, цифра, обозначавшая в списке оставшихся, была окончательно изменена.