Потом я мигнула своей Душой на ручной сони Хэ-Чжу, чтобы узнать о своей собственной вымышленной личности, Юн-А Ю. Я была студенткой геномистики, родилась 30-го числа второго месяца в Наджу, в год Лошади. Отец был Пособником у Папы Сонга, мать — домохозяйкой; братьев и сестер не имелось… сведения занимали десятки, сотни страниц. Время комчаса было на исходе. Хэ-Чжу, проснувшись, стал массировать себе виски.
— Ок-Кён Пхё не отказался бы от чашки крепкой звездомеси.
Я решила, что пора задать вопрос, волновавший меня еще в просмотровой аудитории. Почему Союз заплатил такую непомерную цену за спасение одной-единственной экспериментальной фабрикантки?
— А! — Хэ-Чжу что-то невнятно пробормотал и протер глаза, изгоняя из них сон. — Долгий ответ, долгое странствие.
Еще одна увертка?
Нет. Он дал мне исчерпывающий ответ, пока мы все дальше углублялись в сельскую местность. Я вкратце изложу его для вашего, Архивист, оризона. Ни-Со-Копрос отравляет сам себя до смерти. Почвы его загрязнены, реки безжизненны, воздух пропитан ядами, а поставляемое продовольствие изрешечено чужеродными генами. Нижний слой не в состоянии покупать лекарства, чтобы противостоять этим лишениям. Зоны меланоза и малярии наступают на север со скоростью сорок километров в год. Те Промышленные Зоны Африки и Индонезии, что снабжают Зоны Потребления, ныне на шестьдесят с лишним процентов необитаемы. Основа легитимности корпократии — ее благосостояние — усыхает. Затеи Чучхе с новыми Законами Обогащения — всего лишь пластыри, налагаемые на места ампутаций и кровотечений. Единственная стратегия корпократии, давно излюбленная обанкротившимися идеологиями, — отрицание. Чистокровные нижнего слоя падают в клоаки недочеловеков. Чиновные только смотрят и, как попугаи, твердят Седьмой Катехизис: «Ценность Души определяется имеющимися в ней долларами».
Но какой может быть логика в том, чтобы позволять чистокровным нижнего слоя… э-э… кончать жизнь в местах, подобных Хвамдонгилю? Как классу? Что может заменить их труд?
Мы. Фабриканты. Произвести нас, Архивист, почти ничего не стоит, и у нас нет никаких опасных притязаний на лучшую, более свободную жизнь. Мы, что очень удобно, угасаем через сорок восемь часов без специального Мыла, производство и поставка монополизированы корпократией, а значит, не можем никуда убежать. За исключением меня, все фабриканты — совершенные органические механизмы. Вы по- прежнему утверждаете, что в Ни-Со-Копросе нет рабов?
И как же Союз собирается избавить наше государство от этих… мнимых «хворей»?
Путем революции.
Но ведь, как поется в гимне Первого Советника, Ни-Со-Коп-рос — одно лишь в мире солнце, что встает! До Столкновений Восточная Азия была тем же хаосом болезненных демократий и вздыбленных мертвых земель, каким до сих пор является весь остальной мир! Если бы Чучхе не объединило и не оградило наш регион, мы скатились бы к варварству вместе со всем земным шаром! Как может любая разумная организация принимать на вооружение веру, которая противостоит корпократии? Дело не только в том, что это терроризм, но и в том, что это самоубийство.
Каждое восходящее солнце когда-нибудь да садится, Архивист. Сейчас от нашей корпократии так и разит разложением и слабоумием.
Что ж, Сонми, вы, по-видимому, всем сердцем восприняли пропаганду Союза.
А я, Архивист, могу заметить, что вы всем сердцем восприняли пропаганду корпократии.
Ваши новые друзья упоминали о том, как именно Союз собирается опрокинуть государство с постоянной армией из двух миллионов чистокровных, поддерживаемой еще двумя миллионами фабрикантских войск?
Да. Путем подготовки одновременного вознесения шести миллионов фабрикантов.
Фантазия. Безумие.
Любая революция такова, пока не произойдет. Тогда она становится исторической неизбежностью.
Как Союз достиг бы этого «одновременного вознесения»?
Видите ли, поле боя лежит в нервно-молекулярной области. Несколько сотен Союзников, работающих на фабриках по производству Мыла и установках с маточными цистернами, могли бы запустить это огромное число вознесений, добавляя катализатор доктора Сулеймана в ключевые потоки.
Какой вред могли бы причинить даже — допустим — шесть миллионов вознесенных фабрикантов самой стабильной государственной пирамиде в истории цивилизации?
Кто бы работал на фабричных линиях? Очищал сточные воды? Задавал корм на рыбных фермах? Добывал нефть и уголь? Поддерживал работу реакторов? Строил здания? Прислуживал в ресторациях? Гасил пожары? Охранял границу? Заполнял пустые баки? Поднимал, копал, тянул, толкал? Сеял, жал? Теперь начинаете понимать? Чистокровные больше не обладают этими базовыми умениями, на которых покоится наша корпократия, да и любое другое общество. По-настоящему вопрос должен звучать так: какого вреда не смогли бы причинить шесть миллионов вознесенных фабрикантов вкупе с жителями приграничных земель и чистокровными низшего слоя, которым, как и жителям Хвамдонгиля, нечего терять?
Единодушие поддержало бы порядок. Не все принудители — агенты Союза.
Какими орудиями устрашения воспользовалось бы Единодушие? Тыкало бы в вознесенных кольтами? Даже Юна-939, прислуга-фабрикантка, предпочла смерть рабству.
И какова была ваша роль в этом… предполагаемом восстании?
Первая моя роль состояла в поиске доказательств того, что катализатор Сулеймана действует. Это мой разум выполнил, да и продолжает выполнять — просто-напросто тем, что не деградирует. Катализатор в массовых количествах синтезировался на подпольных фабриках по всем Двенадцати мегаполисам.
— Вторая твоя роль, — сообщил мне в то утро Хэ-Чжу, — будет посольской.
Генерал Апис — тот самый карп в гостиной дома, где играли в маджонг, — надеялся, что я выступлю в качестве посредницы между Союзом и возносимыми фабрикантами. Чтобы помочь мобилизовать их как революционеров.
Что вы чувствовали, становясь — э-э — резной фигурой на носу корабля террористов?
Трепет: по своему геному я не предназначена для изменения истории. Я так и сказала своему
