Вот тогда-то я и 'спытал к ней жалость. Души п'ресекают небеса времени, г'ворит Аббатисса, подобно облакам, п'ресекающим небеса мира. Сонми — она и восток и запад, Сонми — карта, и края карты, и все, шо за краями. Зажглис' звезды, и я первым стал на стражу, но знал, шо Мероним не спит, не, она думала и ворочалас' под одеялом, пока не сдалас', не села и не стала смотреть на освещенный луной водопад. Меня самого жалили-язвили комары вопросов. Сегодня оказалис' загашены огни и жителей Долин, и Предвидящих, заг'ворил я, так не доказывает ли это, шо дикари сильнее Цив'лизованных людей?
Это не дикари сильнее Цив'лизованных, вслух рассуждала Мероним, это большие количества сильнее малых. Смекалка давала преимущество на протяжении многих лет, как мой стрелятель дал мне преимущество возле п'ресыхающего пруда, но достаточное количество рук и умов однажды сведут это преимущество на нет.
Значит, лучше быть дикарем, чем Цив'лизованным?
А какие голые значения укрываются за двумя этими словами?
У дикарей нет законов, сказал я, но у Цив'лизованных людей законы есть.
На самом деле это глубже. Дикарь удовлетворяет свои потребности сейчас же. Он гол'ден, значит, будет есть. Он зол, значит, будет драться. Он разбух от семени, значит, выплеснет его в какую-ни'удь женщину. Он раб своего желания, и если желание прикажет ему, Убей, он убьет. Дикари — все равно шо хищные звери.
Ей, таковы Коны.
Ну шо ж, Цив'лизованный испытывает те же самые потребности, но он видит дальше. Он съест п'ловину своей еды, ей, но вторую п'ловину спрячет, шоб не голодать завтра. Если он зол, то остановится- подумает, из-за чего, так шо в следу'щий раз уже не разозлится. Он разбух от семени, ладно, у него есть сестрейки и дочки, к'торых требуется почитать, так шо он будет почитать сестреек и дочек своих братеев. Его желание — это его раб, и если его желание к чему-то его понуждает, он скажет ему, Нет, и не подчинится, не.
Ну так, спросил я снова, лучше ли быть дикарем, чем Цив'лизованным?
Послушай, дикари и Цив'лизованные не разделяются по племенам, аль верованиям, аль горным хребтам, не, каждый человек является и тем, и другим, ей. У Древних была Смекалка богов, но было и дикарство шакалов, шо и привело к Падению. У некоторых дикарей, к'торых я знала, билос' в ребрах прекрасное Цив'лизованное сердце. Такие, может, есть и средь Конов. Их недоста'чно, шоб повелевать всему племени, но, кто знает, может, однажды? Однажды.
«Однажды» — надежды здесь наберется лишь на каплю.
Ей, но капля точит камень, так, помнится, отозвалас' Мероним.
Когда моя подруга в конце концов уснула, леди Луна высветила причудливое родимое пятно прям' у нее под лопаткой. Это было шо-то вроде крошечной руки, ей, головка с шестью отходящими от нее полосками, и пятно это в сравнении с ее темной кожей выглядело бледным, и я удивлялся, поч'му ни разу не видел его прежде. Укрыл его одеялом, шоб она не простыла.
Ну так вот, речка Маука, по-змеиному извиваяс', текла вниз по темной Долине Маука, ей, она снабжала водой всего пять-шесть жилищ во всей долине, пот'му шо земля там не была друж'любной- солнечной, не. Ни в одном из этих жилищ не занималис' разведением коз, так шо дорогу удушали ползущие растения и кусты с к'лючками, к'торые так и норовили вык'лоть тебе глаза, если за ними не уследишь, и пробираться по ней на коне было трудно. Через четверть мили я уже был яростно расцарапан, хотя прятался за спиной Мероним. Последним жилищем в верхней части долины и первым, в к'торое мы завернули, было жилище Святой Сонми, главой к'торого был одноглазый Сильвестри, выращивавший таро и овес. Молва полагала, шо он слишком, сильнее, нежели это естест'но, увлечен своими мног'численными дочерьми, и п'носила его за то, шо он не вносил справедливой доли в Общинные склады. По двору было разбросано постельное белье, и дочерей Сильвестри угнали, но сам Сильвестри никуда не делся, его отсеченная голова торчала на шесту, наблюдая за нашим приближением. Он уже пробыл там какое-то время и уже, вишь, зачервивел, и, когда мы подъезжали, жирная крыса забралась на шест и вгрызлас' ему в единственное глазное яблоко. Ей, усатый дьявол заш'велил своим острым носом, глядя на меня. Как оно, Закри, не находишь ли, шо Сильвестри теперь привлека'льнее, чем прежде? Но я не обратил на него внимания. Из-под колпака печной трубы вырвалос' кукареку, и я едва не свалился с коня; вишь, я подумал, шо мы попали в засаду.
Теперь у нас был выбор, распрощаться с конем и вскарабкаться на раскрошенный гребень над долиной Пололу аль же проследовать по тропе Маука вниз, к побережью, рискуя наткнуться на случайных Конов, подчищающих то, шо осталос' после их набега. Убывающее время заставило нас выбрать второе, то есть остаться на коне; вишь, нам надо было добраться до Пальца Иката к полудню, а до него от жилища Сильвестри оставалос' еще десять миль. Мы миновали жилище Голубой Капусты, а потом и Последней Форели, вишь, разведкой мы больш' не занимались. Дождевые потоки отклонили нас от Кохал ниже в долину, но мы добралис' до берега, никому не попавшие' на глаза, хоть и видели свежие отпечатки копыт под пальмами с ножевой листвой. Океан в тот день на пруд не походил, не, но волнение не было таким сильным, шоб каяк с умелыми гребцами мог п'ревернуться. В отдалении ревели рак'вины Конов, и мне от этого было не по себе. В этом реве мне слышалос' мое имя. Воздух был тугим как б'рабан, а я пренебрег своим вторым предсказанием и знал, шо мне придется заплатить за ту жизнь, к'торую я забрал и забирать к'торую не было не'бходимости.
Там, где каменистый берег поднимается к утесам Медузы, нам пришлос' забрать в сторону, шоб ч'рез банановые рощи выехать на дорогу Пололу, к'торая ведет из самой северной долины к Ничейной земле, а п'том к Пальцу Иката. Дорога втиснулас' меж двух грузных черных скал, и мы услышали свист, к'торый больш' походил на человечий, чем на птичий. Мероним запустила руку под свою накидку, но, прежде чем она успела достать эту стреляющую берцовую кость, со скал спрыгнули стражники, по паре хищных Конов с каждой ст'роны. Четыре самодовольных арбалета нацелилис' прям' нам в головы с расстояния в неско'ко дюймов. А за каучуковыми д'ревьями я различил целый отряд проклятых Конов! Дюжина аль более всадников сидели в'круг навеса, и я понял, шо мы погибли так нез'долго до избавления.
П'роль, всадник? — пролаял один из стражников.
Шо это такое, воин, и поч'му? — пролаял другой, тыча своим арбалетом в мои болячки. Задница парня из Долин поганит доброго коня Конов? Кто твой ген'рал, всадник?
Я был напуган до смерти и знал, шо им'но так я и выгляжу.
Мероним издала страшное-злобное рычание, оглядывая этих четверых сквозь прорези своего шлема, а затем исторгла крик такой неистовый, шо в испуге прочь упорхнули все птицы, а изъяны ее выг'вора оказалис' укрыты под яростным ревом. КАК СМЕЕТЕ ВЫ, КРЫСАМИ ОБГАЖЕННЫЕ ДОХЛЫЕ СВИНЬИ, ОБРАЩАТЬСЯ ПОДОБНЫМ ОБРАЗОМ К ГЕН'РАЛУ?! МОЙ РАБ БУДЕТ ПОГАНИТЬ СВОЕЙ ЗАДНИЦЕЙ ТАМ И ТО, ГДЕ И ШО Я ЕМУ ПРИКАЖУ! КТО МОЙ ГЕН'РАЛ? МОЙ ГЕН'РАЛ — ЭТО Я, ПОГАНЫЕ ВЫ ЧЕРВИ! СИЮ ЖЕ ДОЛЮ ТАКТА ПРОЧЬ ОТ ЭТОЙ СКАЛЫ! И ПРИВЕДИТЕ МНЕ СВОЕГО КАПИТАНА, ИНАЧЕ, КЛЯНУС ВСЕМИ БОГАМИ ВОЙНЫ, Я ВЕЛЮ СОДРАТЬ С ВАС ШКУРУ И ПРИГВОЗДИТЬ ВАС К БЛИЖАЙШЕМУ ШЕРШНЕВО-МУДЕРЕВУ!
Отчаянный и ненадежный замысел, ей.
Пыль, к'торую пустила им в глаза Мероним, выиграла нам один такт, и этого одного такта было едва ль не доста'чно. Двое стражников побледнели, опустили свои арбалеты и бросилис' п'ред нами на землю. Двое других исчезли позади. Кззз! Кззз! Двое Конов п'ред нами больш' не поднималис', Мероним неожид'но ударила коня пятками, и тот заржал, попятился и понес так, шо я потерял равновесие. Рука Сонми удержала меня в седле, ей, пот'му шо если не ее, то чья же еще? Позади нас раздавалис' гвалт и гомон, вопли Стой! и рев рак'вин, а конь скакал г'лопом, и прожужжало этакое, вишь, физзззззззз-куанггггггггг, это когда первая арбалетная стрела воткнулас' в сук, под к'торый я поднырнул, а потом хрусткая боль ожгла мне левую икру, вот, вот здесь вот, и наступило у меня такое тошнотное-спокойное забытье, шо случается, когда ваше тело знает, шо в нем шо-то слишком уж сильно 'скурочено, шоб это легко мож' было исправить. Смотрите, вот, я поднял штанину, видите шрам? эт' сюда воткнулас' арбалетная стрела… ей, боль была насто'ко же сильной, наско'ко эт' выглядит, и даж' еще сильнее.
Теперь мы мчалис' галопом вниз по дороге Пололу, по узловатой-кочковатой земле, это было быстрее, чем катиться на доске в буруне прибоя, и так же трудно было удержать равновесие, и я ничего не мог поделать с этой непрерывной мукой, кроме как стискивать талию Мероним, плотнее и плотнее, и пытаться
