пришлось бы оплатить мне гораздо больше – два на полтора – это как-никак три ставки. Но я не прошу отплачивать мне тройную нагрузку, о переработках я вообще молчу. Я просто хочу дать возможность мне работать, а не просто отбывать часы.

– Какая скромность! – она с вызовом посмотрела на меня. – Свою чокнутую полусотню вы сами себе набрали. Никто не заствлял. Перерабатывать тоже вас никто не заставлял. Ваши огрехи, не более того, что не успели за смену, доделываете после. Простая арифметика.

– Ну, хорошо, – сказала я тихо, весьма смущённая таким решительным отпором, бесполезно взывать к совести тех, у кого она полностью отсутствует. – Но неужели никак нельзя пойти мне навстречу и не навязывать эту, совершенно ненужную мне подмену на два часа?

– А что в этом, вообще говоря, плохого? – притворно удивляется она. – Я бы на вашем месте согласилась. Дочек своих чаще будете видеть.

– При чём здесь дочки? Мне сорок минут ехать в один конец, если, к тому же, автобус приходит вовремя. Что бывает не всегда.

– Берите такси. Это быстрее.

– Такси?!

– А что? Вы же сорите деньгами, будто у вас дедушка миллионер.

– Глупые шутки, – разозлилась я снова. – Главная причина моего возражения это то, что нельзя день разрывать на части.

– Почему? По мне так удобно.

– Ну сами подумайте – с двух до четырёх на отряде я, с четырёх до шести – Ирина, с шести до упора – опять я.

– И что тут плохого?

– Застрелиться можно! – взвыла я, теряя всякое терпение. – Ну, мы же не картошку сажаем! Не кукурузу выращиваем! Работа на отряде – это труд, который не терпит самотёка. Во всём должна быть система. Между детьми и воспитателем складываются определённые отношения, и от того, какие они, во многом зависит всё остальное.

Татьяна Степановна закончила намазывать кремом плечи и примерила перед зеркалом соломенную шляпу.

– Оно и видно, отношения у вас с отрядом – дальше ехать некуда, – сказала она, разглядывая в зеркале свою спину.

– Ещё раз: мне так будет труднее работать.

– Ничего, притерпитесь. Подумайте хоть разок о других, не всё же время о себе, любимой, – говорила она, вертясь перед зеркалом и так и эдак…

Мне хотелось её задушить, но я сдержалась и, стараясь быть спокойной, спросила:

– А вы уверены, что Ирине удастся удержать ребят в отрядной до конца самоподготовки?

– Это её проблемы.

– Не только. Я приду к шести, а в отрядной – ноль детей. Где их потом собирать?

– А это уже ваши трудности.

– Вы за меня решили, что мне так будет лучше?

– Ну, не всё же время вам за всех решать.

– Надо с потрохами вжиться в нашу систему. Чтобы пришёл когда-нибудь успех. А приходящий на два часа человек так и останется временно исполняющим. С подъёма до отбоя тянется непрерывная цепочка следующих друг за другом полезных дел. Это и есть система, которую мы создавали целый год.

– Далась вам эта система! Хватит уже муштровать детей. Дайте им хоть на два часа свободу. Через год-два они выйдут из детского дома, и куда им эти ваши навыки? Зачем им этот ваш отряд, коллектив? В жизни каждый сам за себя старается. И это свобода. Разве не так?

Она широко улыбалась своему отражению. Шляпа с большими полями ей очень шла.

– Это только так кажется, – говорю я, теряя всякое терпение. – Те, кто сам по себе, как раз и есть самые зависимые, уязвимые люди. И я не хочу, чтобы мои воспитанники пополнили их число. В чём они будут свободны, когда мы их выпустим в жизнь без единого полезного навыка? В том, чтобы выйти на большую дорогу?

– Или стоять на обочине с интересным предложением. Как ваша Ленка Ринейская, – без всякой уже улыбки сказала она.

– Что… Что такое? Она же, мне сказали, в профилактории?

– Пару раз ей устраивала милиция профилакторий.

– За что?

– Сняла клиента, привела его в папашкину комнату и… сняла с него часы и всё, что вообще снималось. Сейчас сидит в детском доме под замком.

– Ладно, разберёмся.

– Так вы согласны на Ирину? – спросила она нетерпеливо.

– Посмотрю, – ответила я дипломатично – не время заостряться.

– И смотреть нечего.

– Воспитатели на отряде должны быть единомышленниками, иначе ничего не получится. Появится оппозиция, группки, команды, начнётся грязная возня – кто за наших, кто за ваших… Ну, вы это прекрасно знаете. А мы должны делать общее дело.

– Какое ещё дело? Дались вам эти дела, навыки… – сказала она нетерпеливо и сердито, снова перекладывая вещи в пляжной сумке. – Воспитатель просто должен работать. И по плану. Накормить, в школу отправить, встретить, опять накормить…

– Я говорила уже… Я хочу… Нет, я должна научить этих детей не зависеть от обстоятельств и злой воли других людей.

Свобода, да и то относительная, появится только у тех, кто это научится делать. А как они смогут быть свободными в этой ужасной жизни, не владея ни одним полезным навыком, не умея честно работать? Не имея толком никаких знаний, не умея, опять же, строить отношения с другими людьми? Как они будут жить? И всему этому их должен, по возможности, научить воспитатель. А не просто выпасать их в течение смены или выращивать, как какую-то траву…

– Ой, глупости.

Она, бросив прощальный взгляд в зеркало, направилась на выход, но я преградила ей дорогу.

– Извините. Ещё минутку. Я поняла – вы хотите уничтожить наш отряд.

Она молча смотрела на меня некоторое время, потом, поправив очки, сказала:

– Это бред. Это явный бред.

– Нет, не бред. Это законное желание точно знать, что вы там задумали. Говорите же! Вы нас и в самом деле хотите уничтожить?

– Да с чего вы взззяли?!

Это «взззяли» – она просто провизжала. Я заговорила снова, но уже спокойнее:

– А если нет, то где логика?

– Какая логика?

Она повернула голову в мою сторону.

– Логика всего этого спектакля во множестве действий.

– Логика простая, я же сказала – Ирине нужны деньги. Это понятно?

Она смотрела на меня нагло и презрительно. – Ерунда. Вас наши материальные проблемы никогда не интересовали.

– Ну… как сказать… Да выпустите вы меня!

Она снова предприняла попытку выйти из комнаты.

– Хорошо, идите. Но только знайте – свой отряд не отдам. И это моё слово.

– Посмотрим, – сказала она, боком выскальзывая из помещения.

Я вышла вслед за ней.

– Именно так и будет.

Тут порывом ветра с неё сорвало шляпу – она побежала, крикнув мне не без задора:

– А ребята вами недовольны!