В таком виде таблицу едва ли можно было понять. Я не мог убедиться в необходимости сокращённых шкал.
— Возьмём, например, седьмую шкалу, – говорил П. Здесь Абсолютное – это 'водород 96'. Огонь может служить примером 'водорода 96'. Тогда для куска дерева огонь будет Абсолютом. Или возьмём девятую шкалу. Здесь Абсолютное это 'водород 384', или
Но я не мог постичь принцип, на основании которого можно было бы точно пользоваться такой шкалой. П. показал мне таблицу, доведённую до пятой шкалы и относящуюся к параллельным уровням в разных мирах. Но мне она ничего не дала. Я начал думать о том, как бы соединить все эти шкалы с разными космосами. И, утвердившись в этой мысли, пошёл по совершенно неверному пути, потому что космосы, разумеется, не имели никакого отношения к делениям шкалы. Вместе с тем, мне казалось, что я вообще перестал что-либо понимать в 'трех октавах излучений', откуда выводилась первая шкала 'водорода'. Главным камнем преткновения были отношения трёх сил 1, 2, 3 и 1, 3, 2, а также взаимоотношения между 'углеродом', 'кислородом' и 'азотом'.
Тем не менее, я понимал, что здесь скрывается нечто важное. Москву я покидал с неприятным чувством, что не только не приобрёл ничего нового, но и утратил старое, то, что, как мне казалось, уже понял.
В нашей группе имелась договорённость, что каждый, кто попадёт в Москву и услышит новые объяснения или лекции, должен по прибытии в Петербург сообщить их остальным. Но по пути в Петербург, тщательно перебирая в уме все московские беседы, я чувствовал, что не смогу сообщить главной вещи, потому что сам её не понимаю. Это раздражало меня, и я не знал, что делать. В таком состоянии я приехал в Петербург и на следующий день отправился на встречу.
Имея в виду возможно подробнее изложить начало 'диаграмм' (как мы назвали часть системы Гурджиева, имеющую дело с общими вопросами и законами), я начал с общих впечатлений о поездке. И всё время; пока я говорил, в голове у меня звучало: 'Как же я начну? Что значит переход 1, 2, 3 в 1, 3, 2? Можно ли указать пример такого перехода в известных нам явлениях?'
Я чувствовал, что должен найти что-то сейчас же, немедленно, так как если сам ничего не найду, то не смогу ничего сказать остальным.
Я принялся чертить на доске диаграмму излучений в трёх октавах:
И вдруг мне пришло в голову слово –
Я почувствовал в этом слове столь многое, что некоторое время сам не слышал того, что говорил. Но собравшись с мыслями, я обнаружил, что меня слушают и что я объяснил всё, чего сам не понимал, когда шёл на встречу. Это дало мне необыкновенно сильное и ясное ощущение, как будто я открыл для себя новые возможности, новый метод восприятия и понимания
Впоследствии я беседовал с Гурджиевым о различных шкалах, цели которых я не понимал.
— Мы тратим время на отгадывание загадок, – говорил я. – Не проще ли было бы побыстрее помочь нам их разрешить? Вам известно, что перед нами много других трудностей, и мы никогда до них не доберёмся, если будем продвигаться с такой скоростью. Ведь вы сами сказали, что у нас очень мало времени.
— Вот как раз потому, что у нас очень мало времени, а впереди много трудностей, необходимо делать то, что делаю я, – сказал Гурджиев. – Если вы боитесь этих трудностей, что же будет потом? Вы полагаете, что в шкалах что-то даётся в завершенной форме? Вы смотрите на вещи весьма наивно. Нужно быть хитрым, притворяться, подводить разговор к необходимому. Некоторые вещи узнают иногда из шуток, из сказок. А вы хотите, чтобы всё было очень просто. Так не бывает. Вы должны знать, как взять то, что вам не дают, должны
Глава 14
Существовали пункты, к которым Гурджиев неизменно возвращался в беседах после окончания лекций, куда допускались посторонние. Первым был вопрос о вспоминании себя и о необходимости постоянной работы над собой для его достижения; вторым – вопрос о несовершенстве нашего языка, о трудности передачи 'объективных истин' нашими словами.
Как я уже упоминал, Гурджиев употреблял выражения 'субъективный' и 'объективный' в особом смысле, принимая за основу 'субъективное' и 'объективное' состояние сознания. Всё наше обычное знание, основанное на общепринятых методах наблюдения и проверки, все научные теории, выводимые из наблюдений над доступными нам фактами, созданные в субъективных состояниях сознания, он называл
Я попытаюсь передать следующий материал, насколько я его помню, пользуясь частично заметками московских учеников, а частично – моими собственными заметками о петербургских беседах.
— Одна из центральных идей объективного знания, сказал Гурджиев, – это идея всеобщего единства, единства в многообразии. С древнейших времён люди, понимавшие смысл и содержание этой идеи и видевшие в ней основу объективного знания, стремились найти способ передать эту идею в форме, доступной для других. Последовательная передача идей объективного знания всегда была частью задачи тех, кто обладал этим знанием. При этом идею всеобщего единства, как фундаментальную и центральную идею объективного знания, необходимо передать в первую очередь – и передать с максимальной полнотой и точностью. А для этого данную идею нужно воплотить в таких формах, которые обеспечили бы её правильное восприятие и позволили бы избежать возможных искажений и нарушений. С этой целью от