вспоминать себя. Все наши интересы, относящиеся к изменению себя, к созданию перемены в себе, принадлежат вознице; иными словами, это лишь умственные цели.
Что же касается чувства и тела, то эти части ни в малейшей степени не заинтересованы во вспоминании себя. Однако главное состоит в том, чтобы создать перемену не в уме, а именно в этих, не заинтересованных в ней частях. Ум может измениться очень легко. Но достижение осуществляется не посредством ума; осуществленное через ум, оно никуда не годится.
Поэтому нужно учить и учиться не посредством ума, а через чувства и тело. Но у чувств и тела нет языка; они не обладают ни языком, ни пониманием, которыми обладаем мы. Они не понимают ни русского, ни английского; лошадь не понимает языка возницы, а повозка не понимает языка лошади. Если возница скажет по-английски: 'Направо!', – ничего не произойдёт. Лошадь понимает язык вожжей и свернёт направо, только повинуясь вожжам. Другая лошадь повернёт без вожжей, если вы почешете её в определённом месте; этому, например, обучены ослы в Персии. То же самое с повозкой; у неё своё устройство. Если оглобли поворачивают направо, задние колёса повернут налево. Это потому, что повозка понимает только это движение и реагирует на него по-своему. Так что вознице необходимо узнать слабые стороны повозки, её особенности; только тогда он сможет вести её в желаемом направлении. Если же он будет просто сидеть на козлах и командовать на своём языке: 'Направо! Налево!', упряжка не сдвинется с места, даже если он прокричит целый год.
Мы представляем собой точную копию такой упряжки. Один ум нельзя назвать человеком, как нельзя сидящего в трактире возницу назвать возницей, выполняющим свои функции. Наш ум похож на кучера, который сидит дома или в трактире и развозит пассажиров только в своих мечтах. Как нереальны его поездки, так же никуда не приведут и попытки работать с одним умом. В этом случае мы станем лишь профессионалами, безумцами.
Сила, способная изменить нас, – это не ум, а тело и чувства. К несчастью, наши тело и чувства устроены таким образом, что ни на йоту не беспокоятся ни о чём, пока они счастливы. Они живут ради момента: их память коротка. Один ум живёт для завтрашнего дня. Каждый аспект имеет свои достоинства. Достоинство ума в том, что он глядит вперёд. Но только два других аспекта способны 'делать'.
До сегодняшнего дня большая часть ваших желаний и борьбы была случайной. Всё происходило в уме. Это значит, что желания существуют лишь в уме, пока в уме случайно возникло желание чего-то достичь, что-то изменить. Но это произошло только в уме. В вас же самих не произошло ещё никаких изменений. В голове имеется только голая идея; но каждый остаётся таким, каким был. Даже если он будет работать умом десять лет, учиться день и ночь, вспоминать в уме свою цель и бороться, он не достигнет ничего реального. В уме ничего, менять не надо; изменить надо характер лошади. Желание должно заключаться в лошади, а способность – в повозке.
Но, как мы уже сказали, трудность заключается в том, что из-за ошибочного современного воспитания и отсутствия в нас связи между телом, чувствами и умом, люди в большинстве своём настолько деформированы, что между одной частью их существа и другими частями нет общего языка. Вот почему их так трудно связать друг с другом, а ещё труднее – заставить свои отдельные части изменить образ жизни. Поэтому мы обязаны заставить их общаться, но не посредством языка, данного нам природой. Последнее было бы легко; при помощи этого языка части нашего существа очень скоро примирились бы друг с другом, пришли бы к согласию и пониманию, достигли бы желанной общей цели.
Однако для большинства из нас этот общий язык, о котором я говорю, безвозвратно утрачен. Единственное, что нам остаётся, – это устанавливать связь окольным, 'обманным' путём. Эти непрямые, 'обманные', искусственные связи оказываются весьма субъективными, поскольку зависят от характера человека, от формы, принятой его внутренним составом.
И вот сейчас мы должны определить эту субъективность и выдвинуть программу работы по установлению связи с другими частями нашего существа. Определить субъективность – нелегко; этого не достичь даже при помощи глубокого анализа, изучения и проверки наследственности 'вплоть до бабушки'.
Поэтому, с одной стороны, мы продолжим определять субъективность каждого человека; с другой же – начнём доступную каждому общую работу, а именно, практические упражнения. Существуют определённые субъективные методы; имеются и общие методы. Таким образом, мы постараемся найти субъективные методы и в то же время применить общие методы.
Имейте в виду, что субъективные указания будут даны только тем, кто оправдает себя, кто покажет свою способность к работе и отсутствие лени. Общие методы, общие занятия доступны для всех; но субъективные методы будут предложены в группах только тем, кто работает, кто старается, кто хочет работать всем своим существом. Тот, кто ленится и полагается на везенье, никогда не увидит и не услышит того. что составляет истинную работу, даже если останется здесь ещё десять лет.
Посещавшие лекции уже слышали о так называемом 'вспоминании себя', думали, вероятно, о нём и пробовали его практиковать. Те, кто пробовал этот метод, наверняка, обнаруживали, что, несмотря на все усилия, вспоминание себя, столь понятное уму, такое лёгкое, возможное и допустимое с точки зрения интеллекта, практически невозможно. И оно в самом деле невозможно.
Когда мы говорим о 'вспоминании себя', мы подразумеваем самих себя. Но я сам – это моё 'я', мои чувства, тело, ощущения. Я сам – это не мой ум, не моя мысль. Ум – это не мы, а лишь небольшая часть нас. Верно, что эта часть имеет связь с нами, – но довольно слабую связь, и ей в нас отпущено так мало материала! Если тело и чувства получают энергию и разнообразные элементы в пропорции, скажем, двадцати частей, то ум получает только одну часть. Внимание есть продукт развития, получаемый из этих элементов. Наши различные части обладают разным вниманием; его длительность и сила пропорциональны полученному материалу. Та часть, которая получает больше материала, обладает большим вниманием.
Поскольку ум получает для питания меньше материала, его внимание, т.е. память, оказывается кратким; оно действует лишь до тех пор, пока сохраняется этот материал. И правда, если мы хотим (и продолжаем хотеть) вспоминать себя только умом, мы не сумеем вспомнить себя дольше, чем позволит сам материал. Неважно, сколько мы будем мечтать об этом, сколько будем желать заниматься этой практикой, неважно, какие меры примем. Когда материал израсходован, внимание угасает.
Это явление очень похоже на работу аккумулятора в осветительной цепи. Он даёт энергию до тех пор, пока заряжен. Когда же энергия израсходована, лампа не может светиться, даже если её нить находится в полном порядке, а проводка исправна. Это объясняет нам, почему человек не способен вспоминать себя чаще: такая особая память коротка и всегда будет короткой. Так она устроена.
Здесь невозможно поставить более крупный аккумулятор или зарядить его большим количеством энергии чем то, которое он способен удержать. Но наше вспоминание себя можно увеличить не за счёт увеличения ёмкости нашего аккумулятора, а посредством подключения других частей, с их аккумуляторами, заставляя их участвовать в общей работе. В этом случае все части нашего существа, взявшись за руки, помогут друг другу сохранить общее освещение.
Поскольку мы испытываем доверие к уму, и этот ум считает, что он хорош и необходим для других частей нашего организма, то мы должны сделать всё, чтобы пробудить в них интерес и убедить их в том, что желаемое достижение окажется и для них полезным и необходимым.
Вынужден признаться, что большая часть нашего 'я' ничуть не заинтересована в практике вспоминания себя. Более того, она даже не подозревает о наличии такого желания у своего брата – мышления. Значит, нам надо постараться понять это желание и ознакомить с ним их. Если они захотят работать в этом направлении, половина дела сделана, и мы сможем учить их и помогать им.
К сожалению, нельзя сразу же вести с ними разумный разговор, потому что из-за безалаберного воспитания лошадь и повозка не знают языка, уместного для благовоспитанного человека. Их жизнь и мышление инстинктивны, как у животных; поэтому невозможно логически доказывать им, в чём заключается их будущая выгода, пли растолковывать их возможности. Работать их можно заставить пока только 'обманными методами', окольными путями. Если это будет сделано. они сумеют, пожалуй, добраться до какого-то здравого смысла. Логик? и соображения им не чужды, но они не получили воспитания – подобно человеку, которому пришлось жить вдали от своих собратьев, не общаясь с ними. Такой человек не способен мыслить логически, как мы. Мы обладаем этой способностью потому, что с детства жили среди
