– Ты заболела? Простудилась, да? Или перегрелась на солнце... – он положил ладонь на мой пылающий лоб, зеленовато-карие глаза смотрели с тревогой и отчаянием.

– Мне плохо, мне ужасно плохо, – с раздражением ответила я.

– Вызвать «Скорую»?

– Не надо «Скорой», дай таблетку аспирина, – капризно возразила я, не слыша собственного голоса.

– Сейчас...

Я проснулась среди ночи, когда за окнами была кромешная тьма. В распахнутое окно дул свежий теплый ветер. Я чувствовала себя как-то странно – подозрительно хорошо, и на миг у меня даже возникло ощущение, что я – это не я, а какая-то другая девушка.

В кресле спал Алексей – я увидела его силуэт на фоне окна, всклокоченные волосы. Он тихонько, смешно сопел во сне, и этот звук вдруг вызвал во мне непонятное чувство – то ли радость, то ли безумное раздражение...

Я бесшумно соскользнула с кровати и вспрыгнула ему на колени.

– Ой, что это! – вздрогнул он спросонья, ничего не понимая, но я уже теребила его волосы, покусывала за ухо, играла с ним, как кошка с мышкой, – ласкала его, одновременно причиняя боль, впрочем, наверное, не такую уж сильную...

– Я сплю, да? – тихо-тихо прошептал Алексей, покорно подчиняясь каждому моему движению. – Я не хочу просыпаться. Это что-то невероятное...

Не знаю, кто кем овладел, но в душной, плотной темноте произошло то, в чем отказывала мне Шурочка, что до последнего времени казалось мне невозможным, преступным, – я любила и была любима. Потому что то, что произошло, иначе как любовью назвать нельзя – в каждом прикосновении заключались томление и надежда, безмолвный разговор – о том, чего боялся и о чем мечтал каждый из нас.

Это длилось бесконечно долго. Наконец мы замерли в последних судорогах, отчаянно прижимаясь друг к другу, не желая даже на мгновение разомкнуть объятия, словно боялись, что неведомая сила вновь разлучит нас, и я опять провалилась в сон, больше похожий на смерть...

– Утро красит нежным светом... – услышала вдруг я над своим ухом, удивляясь тому, что еще жива. – Я, кажется, проспал на работу!

– Откуда ты здесь взялся, прямо в моей постели?! – возмутилась я. – И что вчера было?

– Ты ничего не помнишь? – Алексей сиял, как медный самовар. – Тогда я тебе напомню... – Он потянулся ко мне.

– А словами нельзя?

– Нет, только действиями – вот так, так и так... Вспоминаешь что-нибудь?

– О нет, не надо... – возразила я скорее по привычке, и мы опять приникли друг к другу – это была та самая жажда, которая мучила меня вчера.

– Я только позвоню на работу, а потом мы продолжим, – сказал он через некоторое время, когда жажда наконец стала немного тише. – Сегодня я останусь с тобой, и завтра, и всегда, всегда...

– Нет, только не сегодня. Я должна кое-что обдумать, я не могу так сразу бросаться в этот омут. Позвони мне вечером... или лучше – завтра, а сейчас уходи.

– Ты меня прогоняешь? – спросил он с таким ужасом, что мне даже стало смешно.

– Нет, милый, нет...

Он ушел, вернее, я почти выставила его за дверь – Алексей все возвращался, покрывая меня бесчисленными поцелуями, лаская меня судорожно, исступленно, словно через час должен был наступить конец света.

– Я тебя люблю, я тебя нечеловечески люблю! – крикнул он мне уже через закрытую дверь, своими воплями, наверное, переполошив весь дом. – Я скоро приду!

Я быстренько привела себя в порядок и села перед зеркалом.

– Так это сделала Шурочка! – сказала я. – Убийца и обманщица, сатана с ангельским личиком...

Прошлое нахлынуло на меня – я вспоминала события, которые происходили год назад, тем самым летом.

Когда Шурочка поняла, что Митю соблазнить ей не удастся, она вывела на сцену Сержа. «Он тоже любит тебя, он скоро появится», – сказала она, и мы даже поспорили на бутылку коньяка. Она специально поехала к нему на рынок, заморочила ему голову, внушила, что есть на свете человек, который давно и преданно обожает его, а для него, бедного, раненного давним Шурочкиным предательством, эти слова были – как бальзам на душу, и Серж не мог не прийти ко мне. «Ле нюаж...» Утонченный, не вполне нормальный человек не мог отказаться от нежного чувства, которое, как ему казалось, я испытываю к нему.

Любил ли он меня? «Знаете, была такая рыженькая девочка, прелестная, вся в веснушках...» – вот как он вспоминает обо мне. Так что это не имеет никакого значения. Мы занимались любовью – был пароксизм страсти, амок... А когда все схлынуло, я прогнала его.

Конечно, Шурочка не могла на меня не разозлиться – все ее труды пошли прахом. Она не могла не сделать мне какую-нибудь гадость и проникла ко мне в дом, насыпала стрихнину в аквариум. Мелко, гадко, жестоко... Что за демоны мучили ее? Почему она не остановилась, решила идти дальше – внушила Сержу мысль об убийстве? «Я должна была поставить тебя на место», – сказала она твердо. Эта ненависть, всепоглощающая, как страсть, – амок, Шурочкино наваждение, которое терзало ее долгие годы и выплеснулось наконец... Но Митя, мой Митя!

Я не плакала, только волны холода скользили по моему телу. «Что это?» – вдруг удивилась я, вглядываясь в свое отражение. Веснушки явственно проступали на моем лице, плечах, руки вновь были покрыты россыпью румяных конопушек, и я даже не знала, радоваться мне или огорчаться их возвращению. Сегодняшняя сумасшедшая ночь... Столько событий сразу!