более за те, что были в наличии у Михайловского сейчас).

– Да что ж такое у вас тут творится! – взбесился он. – Словно сговорились все!

– Расея-матушка... – зевнул начальник аэропорта и перекрестил рот. – А вы, товарищ писатель, как будто только родились! Тоже мне, золото Колчака собрались искать... Как будто до вас его никто не искал – столько-то лет!

Все уже знали о миссии Михайловского, но относились к ней более чем прохладно.

– Но как-то до этого Шарыгина люди добираются, ведь так?!

– Ясное дело, как-то добираются, – согласился начальник. – Только народ у нас в этих краях не шибко богатый, на самолет не тратится, на машинах ездит. Даже туристы – закажут «козлик» и едут, куда хошь... Самый популярный у нас вид транспорта!

– «Козлик»? – с сомнением переспросил Михайловский. – «Уазик», что ли?..

– Ну да... на нем до Шарыгина всего часов шесть или восемь!

Результатом этого разговора было то, что Михайловский отправился в поселок на «уазике». В самом деле, туристов было много – они ехали на Байкал, любоваться его красотами. Но путь до старообрядческого поселка Шарыгино проходил в стороне от основных маршрутов.

Сказать, что дорога была плохой, – это ничего не сказать. Дорога оказалась кошмарной и больше напоминала виражи на «американских горках».

Шофер, привыкший ко всему, весело болтал:

– ...Так вы писатель? И что пишете? Книжки?.. Не, я книжек не читаю – мне некогда. И чего, думаете клад найти? Не, не найдете... У меня еще дед его искал, это самое «белое» золото!

– Дед? – с трудом произнес Михайловский, стараясь не прикусить себе язык. Машина тряслась и подпрыгивала на ухабах, внутри ее что-то подозрительно ёкало.

– Ага, дед! Он у меня во время Великой Отечественной воевал, а как вернулся, в наших местах соболя и белку промышлял, – охотно стал рассказывать шофер. – А в шестьдесят восьмом году наткнулся в тайге на странное сооружение – вроде как холм, заросший травой, а на самом деле очень ровных пропорций... По виду – пирамида! Десять на десять метров, а в высоту – шесть. А на верху этой пирамиды глухари токовище свое устроили. И вот там, в разрытом глухарями песке, дед мой обнаружил царские монеты. Я-то сам их не видел, дед мне о них рассказывал потом. Монеты он продал давно – деньги-то были нужны...

Это была одна из тех бесчисленных историй, которых Михайловский знал немало. Бесчисленных и, увы, ничем не подтвержденных.

В Шарыгино прибыли поздно вечером. Шофер отвел Михайловского к знакомым, и в их избе они переночевали. Утром шофер уехал обратно, а Михайловский остался.

– Геологи были? – спросил он на следующее утро у хозяина – бородатого веселого дядьки.

– И-и, паря, почитай с осени у нас никого не было! Ты вот один.

– Учительша приезжала, – сухо напомнила хозяйка, средних лет женщина в белом домотканом платке. – Забыл, Федя?

– А, точно, учительша... Но боле – никого! Ты, паря, жди – может, завтра твои геологи придут али еще через день.

– Сколько же мне вам за постой заплатить?

– А нисколько. Живи так. Авось, не злодей какой!

– Откуда вы знаете?

– Я ж не слепой, вижу! – засмеялся Федор.

– Ну, спасибо.

– О прошлом годе к нам много приезжало... – продолжил тот. – В июле, должно, тоже понаедут. Интересна им наша жизнь.

– Раньше как было? – сухо сказала хозяйка. – Раньше мы уходили от мира, чтобы выжить. А теперь мир идет к нам, чтобы выжить...

Скоро Михайловский убедился в том, что в словах его хозяев была заключена своеобразная правда. Этот старообрядческий поселок ничем не напоминал обычные русские деревушки. Здесь не пили и много работали.

Многодетные, работающие от зари до зари сибирские староверы – кержаки (так их еще называли) – давали ощущение надежности. У них была своя лесопилка – делали в основном срубы. Избы были чистые, бревнышко к бревнышку, в доме – идеальный порядок, все всегда чем-то заняты. В каждой семье по семь- двенадцать детей, но бедных не было. Все жили в достатке. Дети выглядели здоровыми, красивыми и счастливыми.

Телевизор не смотрели, радио не слушали, к прочим благам цивилизации относились скептически. Была в поселке обычная школа...

Михайловский знал, что старообрядчество появилось на Руси после церковной реформы, которую провел патриарх Никон. Старообрядцы посчитали, что церковное обновленчество – симптом близящегося конца света, и, чтобы не связывать себя с «дьявольской», как они считали, властью, стали основывать скиты в труднодоступных районах России.

Еще Михайловский знал, что кержаки неохотно идут на контакт с людьми с «большой земли», а если приходится, то после общения с ними очищают себя с помощью молитв, а посуду, из которой пьют-едят гости, разбивают. Им нельзя пить, курить, нецензурно ругаться, кричать на детей, жить не трудясь.

Много чего знал о кержаках историк Михайловский – в теории, но на деле оказался поражен совсем другим. У этих людей, живших в Шарыгине, были какие-то особенные лица. Словно ожили старинные фотографии...

Это был тот самый русский генотип, который почти затерялся – особая выразительность глаз, одухотворенность лиц. Эти люди все время улыбались – такой доброжелательной, с хитринкой, улыбкой. И ни малейшего повышения тона в разговоре, никакого намека на нервозность. Только мягкие интонации, спокойный голос. Первое время Михайловский никак не мог привыкнуть к этому.

– А медведи тут есть? – как-то спросил он.

– Есть. Хозяин он нашей тайге, к тому же неглуп и зря на человека не идет. В прошлом годе случай вот был, – стал рассказывать Федор. – Женщины малину собирали, одна и вышла на спящего мишку, вскрикнула и – в обморок. Мишка встал, понюхал, перевернул на спину, лизнул лицо – та очнулась. Ни жива ни мертва! А мишка высыпал ей на грудь собранную малину и удалился... Вот оне какие бывают!

– А что, Федор, детям запрещаете дальше учиться?

– Нет, Петрович, кто хочет, тот учится. Запретов нет! Главное только – избегать излишеств... А мы как- то и не рвемся учиться. Вот научились от топора, от топора и живем. Дед отца научил, отец нас – это наш университет.

– Нет, я бы тут долго не смог прожить, – честно признался Михайловский. – Уж больно много мошкары! Оводы какие-то, комары, гнус... Да на мне места живого нет!

– Это и хорошо, – не согласился Федор. – Кабы не мошкара эта, защитники наши, – уж давно б разграбили тайгу, леса все вырубили, туристы все мусором забросали... А если неймется тебе, Петрович, так ты дальше иди. Чего на одном месте-то стоять!

– Как – иди? – удивился Михайловский. – Мне ж геологов дождаться надо, оборудование у них взять, потом идти с ними до деревни Синичка... А в Синичке я бы проводника себе нашел и двинулся бы дальше один. Ну, если б нашел в деревне то, что искал.

Федор задумался.

– Плохой у тебя план, Петрович.

– Это почему же?

– А ну, как не придут твои геологи? А ну, как обманули тебя, или еще какое недоразумение случилось? И еще – в Синичке ты проводников не найдешь.

– Почему? – окончательно растерялся Михайловский.

– Да потому, что там одни старики остались! Лесничий есть, я его знаю – Иван Платонович Силин, хороший мужик, а боле из молодых – никого. Да, батюшка там есть, отец Стратилат... Не из наших Синичка будет, а из ваших.

– Не староверы, что ли, в ней живут?..

– Не, не староверы... Мы к ним не лезем, и они к нам не лезут. Сколько уже было соборов, чтобы нам