«Принца».
Ее новый родственник сел в плетеное кресло у окна, сложил на коленях руки. «Какой-то у Даньки странный братец... – покосилась Ева на гостя. – Вроде не старый, а выглядит как старик – почти ровесником своей матери, Веры Ивановны! Сколько же ему лет?.. А, Даниил говорил – на год его младше... Значит, Толику всего тридцать восемь!»
– Как тебе семейная жизнь? Не ругаетесь?
– Бывает... – засмеялась она, одним движением сбрасывая на пол обрезки ткани, и принялась строчить на швейной машинке. – И всегда – из-за какой-нибудь ерунды! Но ничего, потом очень быстро миримся.
– Да, медовый месяц... – кисло улыбнулся Прахов и пригладил ладонью торчащие над залысинами волосы. – Я бы на месте Даниила не стал на тебя обижаться.
– Да он и не обижается!
Ева вывернула ткань на лицевую сторону, сколола детали булавками – все быстро, стремительно, почти неуловимо! – принялась строчить лацканы.
– Боже, да это курточка... – поразился Прахов.
– Не курточка, а фрак. Должен же мой «Принц» быть во что-то одет!
– Твой принц... – с улыбкой повторил тот. – Ты сама как принцесса. У меня есть одна дивная гравюра восемнадцатого века. Неизвестный художник – но техника исполнения, игра красок! Девушка на тебя очень похожа. Я тебе подарю.
– Господи, Толик, ты и так нам много всего на свадьбу подарил! – отмахнулась Ева.
– Есть женщины, для которых ничего не жалко.
– Ты обо мне? Спасибо! Но лучше б ты женился и своей жене делал подарки... – Ева на правах родственницы позволяла себе быть бесцеремонной. – Ты был когда-нибудь женат?
– Нет.
– Бедняжка! – усмехнулась Ева. – Слушай, а как тебе Ива? Она, кстати, обещала сегодня ко мне зайти...
– Ива? А что – Ива?..
– Тоже одинокая. Очень порядочная. Не уродина. Что тебе еще надо?
– Мне надо очень много, – задумчиво произнес Прахов, медленно скользя по Еве взглядом. – Мне не нужна, как ты выражаешься, «не уродина». Это вроде как – «ни рыба ни мясо». Мне нужна красавица. От которой бы голова кружилась... И в которой был бы огонь. Вот ты – огонь. Кто ты по гороскопу?
– Толя, я в эту чепуху не верю. Ты мужик, и ты тем более не должен верить в гороскопы! – категорично заявила Ева.
– Тук-тук, все дома?.. – В дверь осторожно просунулась Ивина голова. – Меня Валентина Кирилловна впустила.
Валентиной Кирилловной звали экономку Михайловских.
– Ива, заходи! Мы тут как раз тебя обсуждаем... – засмеялась Ева.
– Меня? – Огромные Ивины глаза стали испуганными, растерянными. Она скользнула в комнату. – Можно, я пальто не буду снимать? Все время мерзну...
– Да ради бога!
Ива, как всегда, была безобразно одета – в бесформенное серое пальто со стоячим воротником, в котором ее и так не слишком длинная шея совершенно терялась, темно-зеленое шерстяное платье неправильной длины – оно должно было быть или короче, или радикально до пят, плотные колготы белесо- бежевого цвета. Ева вздохнула – ей уже в который раз захотелось собственноручно переодеть Иву. Ну должен же быть у человека хоть какой-то вкус! А эта допотопная, чрезмерно «правильная» стрижка...
– Так о чем вы говорили? – неловко улыбаясь, переспросила Ива.
– Я сватала тебя за Толю.
Ива дернулась, часто заморгала.
– А что такого? – Ева защелкала ножницами, отрезая лишнее от костюма. – По-моему, вы подходите друг другу!
В комнату вошел Михайловский.
– Ой, Даня! Мы не слишком тут шумим?
– Нет, все в порядке. – Он пожал руку брату.
– Что, Даниил Петрович, все пишешь? О Колчаке?
– Ага. Как раз описываю Сибирь того времени.
Ива заерзала, не отрывая от Михайловского глаз.
– У моей мамы подружка – жена Мигунова, губернатора Байкальского края. То есть как подружка – они общались, когда папа еще был жив, во время его работы в министерстве... – сказала она.
– Твоя мама знакома с женой губернатора? – с интересом спросил Михайловский. – Ну да, ведь у тебя такая бойкая мама...
– Я тут недавно по телевизору репортаж смотрел – так очень ругают этого Мигунова. Дескать, совсем развалил Сибирь... – лениво заметил Прахов.
– Сергей Евграфович Мигунов работал в Москве, в папином министерстве – тогда Мигунов еще совсем молодым был. Вроде бы неплохой человек, – недовольно возразила Ива Прахову.
– И охота вам о политике говорить! – закричала Ева. – Расскажи лучше, Даня, что-нибудь интересное... Ведь есть в Сибири что-то более интересное, чем тамошний губернатор!
– В Сибири есть шаманы, – лениво сказал Прахов. – Я старый фильм недавно смотрел...
– Даня, расскажи о шаманах! – тут же попросила Ева.
– Вы в курсе, что шаманом может быть как мужчина, так и женщина? Обычно это ремесло передается по наследству: в роду у каждого уважающего себя шамана обычно по восемь, десять предков, которые занимались именно этим. – Михайловский сел на стол, машинально стал наверчивать на палец шелковую тесьму. – И что такое это их так называемое камлание?..
– Колдовство? – неуверенно спросила Ива.
– Можно и так сказать... Вообще, камлание – это священный ритуал, путешествие шамана в мир духов. При этом обычно используют священные зеркала, бубны, специальные жезлы... Могут использовать комузы или варганы. Специальный костюм – строго обязательно. Камлают в любое время суток, но самым предпочтительным временем является ночь. Есть старинная песня, которая в переводе звучит следующим образом: «Шаман, которому суждено шаманить, тот ведет камлание черной ночью!»
– А для чего оно нужно, это самое камлание? – фыркнула Ева.
– Больного вылечить надо? Надо. С душами предков надо посоветоваться? Еще как! Словом, дел невпроворот... Все наиболее важные обряды происходили в форме камланий, которые проводились по установленным общим канонам. Шаманы умело использовали изображения духов и богов, игру света и тени, благовония, пение... Они создавали систему эмоционально насыщенных ритуальных действий, которые оказывали огромное влияние на психику человека. Камлание – не простой религиозный акт, а целый комплекс театрализованных культовых действий, объединяющих в себе слово, гипноз, пение, иллюзион, изобразительное искусство, сакральные ароматы, музыку! И как фон – красота окружающей природы...
– Ты видел все это? – завороженно спросила Ева.
– Нет. Я же говорил – я знаю только теорию. Так вот... Самым сложным ритуалом считаются похороны, – продолжил Даниил. – У северных народов, например, у ненцев, смерть – это не полное отрицание жизни, а переход из одной формы бытия в другую. Сама по себе смерть им не внушает страха, но неприемлема даже мысль о том, что душа умершего, лишенного похоронного обряда, не найдет покоя в загробном мире. Камлание проводилось в ночь после похорон и состояло из нескольких этапов: сначала шаман разговаривал с умершим, узнавал причину смерти и выяснял, не унес ли с собой покойный душу живого человека. Затем наступали собственно проводы души. Ненцы верили, что добродетельные люди находят в потустороннем мире своих знакомых, друзей и родственников и, вообще,
