Немного переведя дыхание, она огляделась. Просторная комната, в одном углу рабочий стол, какие-то инструменты, большая лупа, тиски… Мебели – минимум, но все очень добротное, качественное.

Хозяин вернулся с ворохом теплых вещей.

– Вот, переодевайтесь, я не смотрю…

– Как вас зовут?

– Федор.

– Спасибо, Федор… – в изнеможении выдохнула Вероника.

Стоя к ней спиной, хозяин копался в недрах буфета.

Потом распрямился, держа в руках бутылку и толстостенную, основательную рюмку.

– Переоделись? – в три четверти повернувшись, спросил он.

– Нет еще, – сказала Вероника.

Сколько Федору лет – определить было невозможно. Тридцать? Пятьдесят? Длинные, чуть вьющиеся светло-русые волосы, борода. Мужик! Джинсы, в них заправлена клетчатая рубаха. Высокий… Не толстый, не худой. Спина прямая, ноги ровные, длинные.

Вероника уставилась на Федора, вернее, на его спину, ноги и (пардон) филейную часть. Как недавно открыла она для себя – именно эти линии мужского тела больше всего завораживали ее. Смешно, глупо, даже неприлично… Кандидат медицинских наук, интеллигентная женщина, сорок лет скоро – а куда пялиться повадилась!

Это все из-за Клима. Вот он, ее идеал мужчины, когда-то впитавшийся в ее юное, неокрепшее сознание – ничем теперь и не вытравить…

Ноги у мужчины должны быть длинные, прямые. Как столбы. Как столпы, на которых держится мир… Если бы Клим повзрослел, его ноги, спина и все прочее, наверное, выглядели бы точно так же.

– Клим… – вдруг сорвалось с Вероникиных губ. Невольно сорвалось. Конечно, перед ней сейчас был не Клим Иноземцев, а какой-то лесной Федор – но воспоминания о Климе не давали Веронике покоя. Она уже бредила вслух!

Рюмка из рук Федора выпала и покатилась по полу, даже не разбившись. Федор медленно повернулся. Лицо… Ах, если бы у него было еще и лицо Клима!

Но нет. Мужчина, стоявший перед Вероникой, лицом совсем не напоминал Клима Иноземцева. И дело тут не в бороде… Под бородой скрывалась уставшая, бесстрастная (хоть и благожелательная), явно неровная – мужичья физиономия. Чужая. Незнакомая.

«Предчувствую Тебя. Года проходят мимо – всё в облике одном предчувствую Тебя. Весь горизонт в огне – и ясен нестерпимо, и молча жду – тоскуя и любя. Весь горизонт в огне, и близко появленье, но страшно мне: изменишь облик Ты, и дерзкое возбудишь подозренье, сменив в конце привычные черты. О, как паду – и горестно и низко, не одолев смертельныя мечты! Как ясен горизонт! И лучезарность близко. Но страшно мне: изменишь облик Ты».

– Что? – спросил мужчина.

– Простите, – сказала Вероника. – Оговорилась.

Федор поднял с пола рюмку, поставил ее на стол, рядом – бутылку с золотистой жидкостью. Шагнул к Веронике – медленно, неохотно, словно его что-то сдерживало. Присел перед Вероникой на корточки:

– Вы сказали – Клим?

Вероника пожала плечами.

Федор протянул руку и стянул с ее головы капюшон. Вероника представила себя со стороны – мокрые слипшиеся волосы, старомодная лента в волосах, тонкая шея (в последнее время она изрядно отощала – уже не сорок четвертый, а сорок второй, пожалуй…). Ничего соблазнительного.

– Ника, – одними губами произнес мужчина.

В первый момент Вероника не поверила услышанному. Откуда этот человек мог знать ее имя?

– Ника… Это ты?

Разве она говорила ему свое имя?

Смертельные мечты. Это о ней, о Веронике Одинцовой, домечтавшейся аж до смерти. Вусмерть умечтавшейся.

Какой-то ком в горле… Она сглотнула, потом потянулась пальцами к лицу мужчины. Коснулась его лба, спутавшихся волос.

– Клим…

– Ника…

Все-таки – Он.

Как такое могло быть? Нет, нет, это сон, это все ей снится… Морок, наваждение, галлюцинация!

Приоткрыв рот, мужчина коснулся ее шеи, потом провел пальцами по щеке.

– Нежнее нежного.

– Что?

– У тебя кожа… как раньше. Такая же… Я сидел сзади и смотрел. Я узнал тебя, Ника…

Он. Клим!..

Они стремительно потянулись друг к другу и – обнялись.

Свершилось.

Все ее сны сбылись. Она наконец добилась того, о чем мечтала все эти годы и что даже в снах обрывалось в последнее мгновение.

Они – обнялись.

Вероника беззвучно заплакала. Она еще никогда в жизни не испытывала столь сильных чувств. Даже когда стал выздоравливать Андрей Максимович – она и то так не радовалась.

Они обнимались столь крепко, что обоим было больно.

– Клим, это правда ты?

– Я.

– Ты – Клим Иноземцев?!

– Да.

– Но почему ты назвался Федором?

– Потому что я теперь Федор Федорович Петров – по паспорту. Ника… Господи, Ника. Ника. Ника. Ника…

Он повторил ее имя несколько раз.

– Я искала тебя.

– Но как ты нашла меня?

– Догадалась…

– Ни-ка…

Он уткнулся носом в ее шею.

– Я грязная… Два дня не мылась! – с ужасом прошептала Вероника. Это ж надо – двадцать лет искала Клима, а к торжественной встрече так и не успела подготовиться…

– Ты замерзла… Да что это я! – Он рывком поднял Веронику, сдернул с нее мокрый плащ, бросил его в угол. – Переодевайся, срочно. Я тебе ванну горячую налью. Коньяк на столе.

Он вышел, ступая твердо и прямо.

Вероника быстро, кое-как, переоделась – руки дрожали и не слушались ее. Налила себе коньяка, махнула рюмку, сморщилась…

– Иди, я все приготовил, – вернулся Клим-Федор.

– Я тебя не узнаю… – жалобно произнесла Вероника. – Эта борода…

Он усмехнулся, опустив голову.

– Клим, почему ты пропал?