– Спасибо! Спасибо! – воскликнул достопочтенный Тепфер, падая на колени у ног Каммершульце. – Скажите этому синьору, что я даю ему свое благословение, если он немедленно отпустит на волю всех моих односельчан, если он мне подарит эту лабораторию и если вы откроете мне секрет.

Алхимик наклонился к Тепферу и прошептал ему на ухо несколько слов.

Вмиг этот человек вскочил на ноги с такой радостью, словно бы увидел ангела. Его зрачки расширились от счастья. Его руки вытянулись к небу. Он не находил слов, чтобы выразить свой восторг и только повторял:

– О! О! О!

Слова, которые прошептал ему Каммершульце, вернули его к жизни. Он подбежал к синьору Браво, вошедшему в эту минуту, и сказал ему:

– Я отдаю вам дочь! Женитесь! Пусть у вас будут красивые дети! И не забудьте подарить мне лабораторию…

Главарь грабителей застыл на месте от изумления…

– Что вы ему сказали? – спросил Бальтазар своего учителя, когда они снова выехали на дорогу, ведущую в Бамберг.

– То, что он хотел услышать в самых глубинах своей души. Потому как, видишь ли, не существует ответов, кроме тех, которые исходят из самого себя. Человек знает все, но не отдает себе отчета в том, что же он знает. Научить – это не добавить, а раскрыть.

И вот так беседуя, они доехали до постоялого двора в Кассерфеле, над которым красовалась вывеска с Гусем и Рашпером, где их приняли с искренним радушием и где они провели приятную ночь.

Бамберг в 1595 году был опустошен эпидемией тифа, обескровившей город. Фридрих Каммершульце имел там многочисленных друзей, которых буря разбросала по разным местам. После некоторых поисков он нашел дом, где обитал некий Иуда Коган, который был, как свидетельствовало его имя, еврей. Сначала Бальтазар Кобер весьма удивился, что его учитель встречается с людьми, которых ему всегда рисовали в черных красках. Но когда он увидел, с какой услужливостью, с какой глубокой радостью этот Коган принял алхимика, он сразу понял, что этих двоих связывали весьма крепкие узы.

– Кто этот молодой человек?

– Студент богословия, сопровождающий меня в Нюрнберг, – ответил Каммершульце.

– Вот как! – заметил еврей. – Считайте, юноша, что вам невероятно повезло, ведь ваш учитель – это настоящий ученый!

И он тотчас же приготовил отвар из пахучих трав, который предложил им выпить. Потом начался разговор о трудностях момента. Лютеране ополчились против кальвинистов. Католики под предводительством иезуитов яростно защищались от протестантов. И все они преследовали евреев, рассматривая их как самых свирепых религиозных врагов, еще более ужасных, чем мусульмане.

Однако, увлеченные примером Иоганна Рейхлина, на которого повлияли Пико делла Мирандола и «Shaare Ora»[4]Хикатильи, некоторые эрудиты увлеклись иудейской каббалой, находя там традиционные основы, применимые и к христианству. Рейхлин изучил древнееврейский язык в Линце, беря уроки у еврея по имени Иаков бен Ехиель Лоанз, который был личным лекарем самого императора, потом усовершенствовал свои познания в Риме у другого еврея, замечательного Обадиа Сфорно. Результатом этого обучения стали две написанные им книги: «О чудесном слове» и «О каббалистическом искусстве», – которые сформировали взгляды «Общества праведных», основанного одним из учеников Агриппы фон Неттесгейма. В это общество входил и Каммершульце. Его члены были христианами, но знали древнееврейский язык и поддерживали самую тесную связь с каббалистами-евреями, такими, как Иуда Коган.

Это «Общество праведных», конечно же, было тайным, закрытым для всех, кто не подвергался длительному испытанию, ибо приходилось соблюдать крайнюю осторожность в этих материях, которые касались самых интимных структур Божества. Собрания происходили в совершенно безобидных местах, например в доме того и иного брата, чтобы никто не мог догадаться даже о том, что такое общество существует. В течение длительных часов, пока происходили эти собрания, члены общества исполняли некий ритуал, основанный на повторении божественных Имен, что позволяло посвященным подготовить свое сознание к приятию в себя Колесницы – эта Колесница была одновременно и той, которую видел Иезекииль на берегу реки Кебар, и той, на которой Илия вознесся на небо.

А посему Фридрих Каммершульце решил, что Бальтазар получит здесь свои первые уроки древнееврейского языка и таким образом когда-нибудь сможет вступить в «Общество праведных». Однако он не скрыл от него, что это произойдет, возможно, не скоро, а пока велел ему дать клятву на Библии, что он никогда никому не расскажет о том, что узнает во время этого обучения, которое будет проходить под его руководством. Юноша был невероятно польщен оказанным ему доверием и с пристрастием начал изучать древнееврейский алфавит, запоминая нумерическое значение каждой буквы. Он был полон воодушевления и самого искреннего изумления.

Что касается Каммершульце, то он попросил Когана оценить, достоин ли Кобер-сын получить эти уроки. Вот почему он ожидал, пока они приедут в Бамберг, прежде чем приступить к обучению его этим материям. Иуда Коган оценил Бальтазара очень высоко, хотя юноша почти ничего не сказал в его присутствии, а может быть, именно по этой причине. Эти люди судили о себе подобных не по общепринятым меркам. Паппагалло, Каммершульце, а вот теперь и Коган каким-то образом почувствовали связь, которая соединяла Бальтазара с неведомым, его способность общаться с потусторонним миром, как если бы речь шла о мире подлунном. Они поняли, что мальчик от рождения обладал даром шестого чувства, позволявшего ему осязать невидимое, чувство, которое надо было отточить, чтобы оно могло воспринимать более серьезные сущности, нежели своих умерших родственников…

Бальтазар и его учитель оставались неделю в Бамберге. Потом они продолжили свое путешествие в направлении Нюрнберга. В ритме бега лошадей Кобер-сын узнал о сефирот,[5] о тайнах Берешит,[6] что показалось ему намного более захватывающим, нежели теологические рассуждения, которыми доктор Тобиас Пеккерт некогда набивал ему уши. И когда через три дня они увидели на горизонте город маркграфов, наш студент спешился с коня и посмотрел на шпили колоколен и крыши такими глазами, словно они были церквами и крышами Иерусалима. Его изумленные глаза приветствовали город, где он надеялся опять встретить Паппагалло, Розу и других актеров и где, как ему показалось, были собраны все сокровища мира.

И действительно, Нюрнберг в эту историческую эпоху был одним из культурных центров Запада. Там