– Как это?
– Очень просто. На этаже будет проведена перепланировка: сначала вынесут двери, потом сломают стены, и вскоре третий этаж станет большим единым открытым пространством, заполненным рядами и рядами вешалок со всякой готовой дрянью. Разве не мило?
– Чудовищно!
– Лючия, внимательно оглядись вокруг. Это день, когда элегантность перестанет существовать.
Я глажу на Делмарра, ожидая, что он вот-вот засмеется, но он абсолютно серьезен. Без улыбки он смотрит на меня так, что и я понимаю: от этой мысли у него сердце рвется на части.
Я рада, что у мамы появился внук, который хоть как-то скрасил нам первое Рождество без папы. Иногда я застаю маму в слезах, но потом она берет себя в руки и принимается с новыми силами за праздничные приготовления, но мне понятно, как ей тяжело. Ей не становится легче, когда она видит, как я собираю вещи, чтобы уехать в Калифорнию и оставить ее наедине со страданиями.
Делмарр поражен тем, как мы отмечаем канун Рождества, и тронут (может, и не духовностью, но определенно эстетикой) всенощным бдением в нашей капелле Святой Девы Марии из Помпеи.
– Как ты можешь, – шепчет он, – возвращаться в эту церковь после всего того, что с тобой здесь произошло? Невероятно!
– Это называется вера, – шепчу я в ответ.
– Нет, это называется боязнь попасть в ад, – ворчит Делмарр, а сам разглядывает витраж, расположенный за алтарем.
– Мой отец, ярый агностик, называл церковные подношения «страховкой на случай пожара».
Мама подталкивает меня локтем, чтобы мы прекратили перешептываться. Я смотрю на алтарь и скамейки, украшенные белыми гвоздиками, перевязанными красными ленточками, потом закрываю глаза и размышляю, как я выглядела в день своей свадьбы. С того дня прошел уже целый год, но мне кажется, что все это было в другой жизни; хотя некоторые моменты, связанные с этим местом, для меня настолько болезненны и грубы, как будто все произошло только вчера. Особенно когда я вспоминаю папины похороны. Иногда мне кажется, что он просто уехал куда-то надолго, поэтому жду, что вот-вот он остановит свой грузовик рядом с домом и будет звать с улицы маму, чтобы она поехала с ним съесть мороженого.
Делмарр целует меня в щеку после мессы и одаряет маму своей сердечной улыбкой. Он уже было собирается перейти улицу Корнеля в сторону своего дома, но вдруг оборачивается и кричит:
– В понедельник утром, в шесть часов, на Центральном вокзале. Едем до Чи-тауна, а там пересаживаемся на «Супер-чиф», и едем в Голливуд!
Я машу ему рукой:
– До встречи на вокзале!
У меня в запасе еще неделя, чтобы собрать все необходимые вещи. Самая большая сложность – это мои шляпки. Сколько взять с собой, как упаковать. Калифорния – солнечный край, и мне совсем не хочется, чтобы солнце испортило мне мой нью-йоркский цвет лица.
Я в цокольном этаже, завела последнюю стирку перед отъездом в Калифорнию. Не могу поверить, что меня так растрогали эти старенькие приспособления: стиральная машина, гладильная доска, сушилка. Я столько лет была прачкой семьи Сартори, что не могу относиться к этим вещам иначе. Я слышу непонятный глухой звук. Сначала мне кажется, что это что-то стукнуло в машине, но потом понимаю, что звук шел из комнаты.
Со всех ног я несусь туда. Больше всего я боюсь, что это упал малыш, но Антонио мирно спит в своем манежике. Я поднимаюсь по лестнице, забегаю в кухню и вижу, что мама лежит на полу. Она сильно ударилась, рядом натекла лужица крови из глубокой раны на лбу. Я хватаю телефон и звоню в «скорую». Потом ложусь на пол рядом с мамой и пытаюсь послушать ее сердце. Вскоре приезжают врачи и несут ее в машину. Я вслух молюсь Богу:
– Прошу тебя, не забирай ее.
И вот все мы снова собрались в больнице Святого Винсента и ждем, что нам скажет доктор. Когда папа заболел, братья хоть и переживали, но надеялись на лучшее и крепились. Но сейчас все намного хуже. Это наша мамочка, и мне кажется, что ни я, ни мои братья не представляем себе, как жить без нее.
Спустя какое-то время к нам выходит доктор.
– Что с ней? – спрашивает его Роберто.
– У нее случился приступ. Сначала мы решили, что это инсульт, но больше похоже на предынсультное состояние. Нам потребуется еще некоторое время, чтобы разобраться, что же на самом деле с ней случилось, но, к счастью, мы можем прописать ей лекарства, чтобы подобного не повторилось.
Братья такие тихие и сбитые с толку, как и я. Как наша мама сама говорит, она еще такая молодая.
– Это очень серьезно, доктор? – спрашиваю я.
– Сутки мы будем наблюдать за ней. Рефлексы в порядке, а это уже хороший знак. Прошу прощения, но вам придется подождать.
Анджело держится изо всех сил, чтобы не расплакаться. Я собираю в кружок всех своих братьев, и так же, как делала мама, когда папа заболел, заверяю их:
– Давайте будем все вместе ждать, что покажут результаты обследования. А уже потом будем принимать какое-то решение.
Братья проводят в больнице почти весь день, пока я не отправляю их домой. Сама я остаюсь рядом с мамой. Время от времени я сажусь на ее кровать и нежно обтираю влажным полотенцем ее лицо. Когда я плачу, я пытаюсь не издавать ни звука, чтобы не разбудить ее.
С утра у меня ноет все тело. Я спала сидя в кресле и вскакивала всякий раз, как мама начинала что-то бормотать или приходила медсестра. Но когда я открываю глаза и вижу, что ее кровать пуста, я впадаю в панику.
– Моя мама, Мария Сартори, где она? Что с ней? Спокойным голосом медсестра говорит:
– Ее увезли на обследование.
– Спасибо, – немного успокаиваюсь я.
Прошу тебя, Боженька, не дай мне потерять мамочку. Я возвращаюсь в палату и жду. Когда приходят братья, доктор собирает нас всех вместе:
– Могу вас обнадежить. Это точно был не инсульт. Пострадало сердце, но урон минимальный. В сущности, у вашей мамы учащенное сердцебиение, но, возможно, это у нее с самого рождения, и именно это послужило причиной непродолжительной остановки сердца. Мозг перестал снабжаться кровью, но, к счастью, вы обнаружили ее почти мгновенно.
Роберто обнимает меня, словно благодаря за это.
– Но ваша мама должна пройти курс физиотерапии и ей потребуется ваша помощь дома.
Доктор уходит, и мы, испытывая большое облегчение, сжимаем друг друга в объятиях. Нам повезло.
К ужину мама уже может разговаривать с нами. Слова она произносит медленно и иногда запинается, чтобы подобрать слово, но она понимает все, о чем говорит. Она голодна, а в нашей семье это всегда считалось признаком выздоровления. Розмари приготовила превосходную еду и принесла в больницу спагетти и зеленый салат.
Роберто настаивает, чтобы я пошла домой. Я долго принимаю горячий душ и чувствую себя просто сказочно, но вся моя одежда уже разложена по чемоданам, поэтому мне приходится распаковывать их, чтобы переодеться. От трельяжа я беру стул и выношу его на балкон, сюда же приношу телефон и устраиваюсь поудобнее, чтобы позвонить:
– Делмарр?
– Как твоя мама? – интересуется он. – Розмари мне звонила.
– С ней почти случился инсульт.
– Боже. Но Розмари сказала, что она в порядке.
– Более-менее. – Я кусаю губы, потому что начинаю плакать: – Я не могу поехать в Калифорнию.
– Ничего, дорогая, я все понимаю. Но ты можешь приехать позже. Элен Роуз никуда не денется. Я все объясню ей и, уверен, она войдет в положение.
– Думаешь?
