узором из роз, перекрещенных друг с другом наподобие решетки, говорят: здесь живет пожилая дама. Кит чувствует себя подавленной, как будто она стоит среди сундуков с приданым, среди совершенно бесполезных вещей, которые имеют значение только для тетушки Лю.

Кит поворачивается и разглядывает стены. Вдоль них выстроились рядами коробки в красно-белой подарочной упаковке, к каждой из которых приклеена карточка с именем «Б. Олтман». Верхние коробки выгорели на солнце и стали бурыми.

В углу стоит маленький столик, накрытый кружевной скатертью. На нем фотографии в широких серебряных рамках. Среди них есть и цветная фотография восемь на десять красивой девушки в открытом платье нежного золотого цвета. Краски фотографии такие насыщенные, что напоминают старое немое кино. Это фотография молодой женщины около двадцати пяти лет, у нее узкое лицо, кожа цвета кофе с молоком и пухлые розовые губы. Ее миндалевидные глаза обрамляют длинные ресницы, а идеальной формы брови делают ее похожей на египтянку или итальянку. Какая-то экзотическая внешность.

– Кто эта красавица? – спрашивает Кит.

– Это я, – отвечает тетушка Лю, – когда мне было столько лет, сколько вам сейчас.

– Неужели! – говорит Кит и тут же начинает извиняться: – О, я не так выразилась. Ну конечно же, это вы. Овал лица тот же.

– Нет-нет, теперь я старушка. Знаете, мне понадобилось очень много времени, чтобы признать это. Непросто осознавать, что ты уже не молода, поверьте мне.

– Вы словно девушка с обложки. А фигура! Журналы, для которых я время от времени пишу статьи, ищут именно таких моделей.

– Каких, дорогая?

– Сногсшибательных. Такой красоты, что называют необыкновенной, когда каждая черточка великолепна и в дополнение к этому есть нечто неординарное. У вас такие ясные голубые глаза. Я никогда прежде не замечала. А ваши губы подейственнее стрел Купидона. Я не шучу. А нос – лучший из всех, что я видела; прямой, а кончик совсем чуточку вздернут. Большая удача для итальянок, чьи носы обычно больше походят на клюв сокола.

– Ну что ж, спасибо, – смеется тетушка Лю.

– Нет, правда.

Лю берет у Кит фотографию и разглядывает ее.

– Канун Нового года в «Уолдорфе». За праздничным столом собрались сестры Макгуайр[1], мой шеф Делмарр, мои родители. Удивительный был вечер, лучший в моей жизни.

– Вы роскошны, – заявляет Кит.

– Я была счастлива, – говорит Лю и добавляет: – Вы тоже хорошенькая девушка.

– Спасибо. А вот бабушка всегда говорит, что внешний вид девушки не имеет никакого значения, потому что к семидесяти годам все женщины становятся похожими на супругу Санта-Клауса.

Тетушка Лю смеется:

– Я бы несомненно поладила с вашей бабушкой. Присаживайтесь.

Лю ставит серебряный поднос с тортом, чайными чашками, сахарницей и молочником на столик.

Кит устраивается в мягком кресле, подушки которого, наверное, набиты пухом. Она добавляет в чай сливки, пытаясь придумать тему для продолжения беседы.

– Лю – это ваше настоящее имя?

– Нет. Лючия. – Тетушка Лю произносит свое имя мягко с итальянским акцентом.

– Лю-чьи-йа, – повторяет Кит. – Как опера? Тетушка Лю снова улыбается, и Кит замечает ямочку на ее правой щеке.

– Папа называл меня Лючия ди Ламмермур[2].

– Чем он занимался?

– Он был владельцем «Гросерии»[3].

– На Шестой авеню? – от удивления Кит подается вперед. «Гросерия» известна как лучший и самый популярный итальянский магазин среди туристов. Здесь всегда только самые свежие импортные продукты, включая тосканское оливковое масло, оригинальную итальянскую пасту и ручной вязки салями из всех уголков Европы. И каких только сортов сыра там нет, даже сыр моцарелла, который ежедневно сплавляют сюда по воде в деревянных бочках. «Гросерия» славится и тщанием, с каким хозяева выкладывают на прилавки хлеб, мясо и рыбу.

– Этот магазин все еще принадлежит вам?

Тетушка Лю хмурит брови:

– Нет, дорогая. Магазин продали около двадцати лет назад. Теперь семейный бизнес – содержание доходных домов.

– У Тони Сартори есть еще какие-то дома? – Кит не верится, что Король Изоляционной Ленты, оказывается, на самом деле Мистер Недвижимость.

– У него и у его братьев. Тони – человек ужасного характера. Такой нетерпеливый. Современные мужчины совсем не такие, каким был мой отец. Иногда они напоминают мне моих братьев, но те, по крайней мере, уважали семью. Теперь я счастлива, если кто-то из племянников просто помнит о моем существовании. Я прекрасно понимаю, что пожилые люди ужасно скучные и неинтересны молодым, но я как-никак их тетя – родная сестра их отцов.

Кит кивает, чувствуя себя немного виноватой. Ей тоже не особенно нравилась перспектива, провести вечер в компании этой старушки.

Тетушка Лю продолжает:

– Тони – старший сын моего старшего брата, Роберто, который уже давным-давно умер.

– А у вас много братьев?

– У меня было четыре брата. Я – самая младшая.

– И что с ними случилось?

– Они все умерли. Я последняя из семьи Сартори. Скучаю по ним безумно. Роберто, Анджело, Орландо и Эксодус.

– Интересные имена. Особенно Эксодус. Вас всех назвали в честь героев оперы?

– Нет, двоих, – улыбается тетушка Лю. – Вы интересуетесь оперой?

– Не я, моя бабушка. Она постоянно слушает грампластинки. Когда я предложила ей сжечь их, она чуть не убила меня. Для бабушки это целый ритуал: она ставит пластинку в патефон, включает его на полную катушку, песня играет с жутким скрипом, но она снова и снова переводит иголку к началу. Может, ей кажется, что с этим скрипом музыка звучит лучше.

Лю подливает чая Кит.

– Знаете, когда вы станете старше, вы поймете, что значат все эти старые вещи. Прикипаешь к ним всей душой. Они как старинные друзья, которые знают все о твоей юности. Так дайте ей заново пережить это. Это ее прошлое, понимаете?

– Думаю, да. Поэтому вы живете в этом доме? Иначе Сартори продали бы его, получили хорошие деньги и купили квартиру в престижном районе с видом на Центральный парк?

– Непременно. Но мне мил привычный вид на сквер из моего окна.

– Мне трудно судить. У вас свои причины, чтобы жить здесь. Конечно, не о таком я мечтала, но и жаловаться грех. Только боюсь, мистер Сартори выставит меня за дверь.

– Знакомое чувство, – тихо говорит тетушка Лю.

– Хотя моя квартирка в худшем состоянии, чем ваша. Стены в ванной того и гляди обвалятся.

– Им все досталось даром, поэтому они понятия не имеют, как нужно заботиться об имуществе. Я проработала всю жизнь и знаю цену вещам.

– Когда вы вышли на пенсию?

– В 1989 году, когда универмаг «Б. Олтман» закрылся. Я проработала у него дольше всех, с 1945 года. По этому поводу мне даже подарок сделали. – Лю берег со столика украшенное гравировкой пресс-папье из горного хрусталя и протягивает его Кит.

– Это словно красный диплом об окончании университета. – Кит кладет пресс-папье на место. – Вы так долго там проработали, наверное, любили свою работу.