слишком расстроены, чтобы показывать дом Розмари. Я была уверена, что ужин успокоит их, но после него все стало еще хуже. Мама поняла, что у ее старшего сына никогда уже не будет пристойного приема в большом зале с оркестром. Надеюсь, Роберто устроит все так, чтобы его жена чувствовала себя здесь как дома. Я спускаюсь в прихожую и вижу кучу вещей. Должно быть, это ее.

– Розмари, – зову я.

– Я здесь, – отвечает она.

Я иду в гостиную и нахожу ее в полном одиночестве сидящую на краешке дивана. На ней все еще надето свадебное платье, но вуаль сползла на затылок.

– Не хочешь переодеться? – спрашиваю ее я.

– С удовольствием, но я не знаю, куда идти.

– А где Роберто?

– К ним в магазин что-то привезли.

– О, – улыбаюсь я, но на самом деле я рассержена. Не могу поверить, чтобы мой брат мог бросить свою невесту одну сразу после свадьбы. – Вещи в прихожей твои? – спрашиваю ее я. Она кивает. – Тогда пойдем отнесем их в твою комнату. Я веду Розмари в столовую и показываю ей кухню, потом сад, который ей очень нравится.

– Гостиную ты уже видела. Пойдем, – беру я чемодан и коробку и начинаю подниматься. Розмари пытается поднять другой чемодан, но я запрещаю ей: – Нет! Не поднимай!

Розмари улыбается мне.

– Спасибо.

– Я сама все принесу. Или Роберто, когда вернется, – оборачиваюсь я к ней с лестничной площадки. Отсюда она кажется еще тоньше, чем в церкви. – Понятно, что тебе тяжело, – ласково говорю я, – но все будет в порядке.

Розмари молчит и закрывает глаза, пытаясь не расплакаться.

– Время лечит! – подбадриваю ее я.

– Можно я возьму Фазула?

– Что за Фазул?

– Мой попугай.

Розмари стягивает с маленькой клетки платок, и, увидев хозяйку, зелено-желтый попугай начинает чирикать.

– Это и есть Фазул?

– Скажи Лючии «здравствуй», – наставляет Розмари питомца.

– Красотка! Красотка! – говорит птица.

– Так и быть, Фазул. Ты можешь остаться, – говорю я попугаю, и он вспархивает на перекладину.

Поднимаясь за мной на следующий этаж, Розмари смеется. Я показываю ей дверь в комнату родителей, расположенную в задней части дома. Дверь закрыта. Потом локтем толкаю другую дверь.

– Сюда.

Розмари входит в комнату, бежит к окну и выглядывает на Коммерческую улицу. Потом поворачивается и осматривает обстановку, одобрительно кивая головой. Это просторная комната, с двухъярусной кроватью, аккуратно застланной белыми покрывалами. Здесь есть большое зеркало и старое кресло-качалка. Мама освободила для Розмари шкаф.

– Роберто жил вместе с Анджело. Его мы переселили вниз к Орландо. Прямо над вами – комната Эксодуса.

– А где твоя комната?

– На самом верху. Это студия.

– Так высоко подниматься, – говорит Розмари, опускаясь на краешек кровати.

– Мне нетрудно. Вот ванная. К счастью, у вас отдельная, – показываю я ванную Розмари. – Она маленькая, но очень удобная. – На раковину мама положила несколько чистых белых полотенец.

– Папа хотел сделать от этой комнаты лестницу, чтобы можно было спускаться в сад. Но все произошло так быстро, не хватило времени… – я вдруг понимаю свою бестактность и замолкаю. – В общем, они скоро за это возьмутся, я уверена.

– Спасибо.

– Надеюсь, тебе здесь будет уютно.

Розмари начинает плакать:

– Я тоже надеюсь.

Мне так жаль мою невестку, что я заключаю ее в объятия:

– Не плачь. Сегодня был трудный день, но ты все сделала, как следует.

– Спасибо, – снова говорит Розмари.

– Знаю, я высоко забралась, но ты в любой момент можешь подняться ко мне в комнату, если тебе что- то понадобится или вдруг захочется с кем-то поговорить.

– Ладно.

– А сейчас давай, распаковывай вещи, обустраивайся, а я пойду. Каждую пятницу вечером мы стряпаем печенье. Это очень весело. Если Роберто задержится допоздна, я зайду за тобой.

– Здорово, – вытирает нос Розмари.

Я закрываю дверь. Фазул говорит:

– Красотка.

Я собираюсь подняться к себе, но вместо этого направляюсь к комнате родителей и стучу в дверь. Не дождавшись ответа, вхожу. Закрыв лицо руками, мама лежит на кровати.

– Мама? – шепчу я.

– Я не сплю, – даже не пошевельнувшись, говорит она.

– Я позвала Розмари стряпать вместе с нами печенье.

Она молчит.

– Мама?

– Надеюсь, тебе никогда не придется пережить подобное. Видела, как на нас смотрел отец Абруцци? От стыда я чуть не умерла, – жалуется мама.

– Разве отец Абруцци может знать, что для человека значит свадьба, у него ведь нет семьи.

Мама садится на кровати:

– Не смей ничего говорить против священника.

– Я и не говорю. Но как он может понять, через что тебе пришлось пройти. Ему не довелось растить четырех своенравных сыновей и дочь. Он ничего не смыслит в жизни. И кстати, разве добродетельные христиане могут судить обо всей семье, если один ее член ошибся? Какой вздор!

Мама отворачивается от меня. Споры о церкви я никогда не выигрывала. Но, по правде сказать, я просто хотела как-то утешить ее. Ей потребуется много времени, чтобы свыкнуться с этим, а у меня еще много дел, поэтому я встаю, чтобы уйти.

– Лючия! Ты права. Но не говори отцу, что я так думаю.