– Повтори!

– Я не разочарован, – совсем четко выговорил Жолт.

Но Керекеш слышал все. Он слышал в начале слова усилие, похожее на стон; в душе его воскресли страшные воспоминания, и в ушах, словно эхо, назойливо зазвучали какие-то стишки: «Шумят леса, летят…» Господи, что летит? Он хотел прийти к определенному выводу. Во что бы то ни стало внести ясность и узнать все до конца. Он приподнялся на локте:

– Жолт! Посмотри на меня секунду!

Губы у Жолта задергались. Зрачки расширились и стали огромными. Глаза теперь казались черными бездонными провалами.

– Я хотел поговорить с тобой о своих планах на лето, – сказал Керекеш. – Но ты, как видно, устал. Утром поговорим.

Глядя поверх головы сына и сутулясь, он медленно направился к двери. Когда он обернулся, взгляд у него был пронзительный и полный решимости. В памяти неожиданно всплыл точный ритмический текст.

– «Шумят леса, гудят машины и бьются юные сердца», – сказал он. – Ты это помнишь?

Жолт отшатнулся так, будто получил пощечину. Он сделал большие глаза и с притворным удивлением отрицательно мотнул головой.

– Ну, неважно. Повторяй за мной, – тихо, уговаривая, сказал Керекеш. – Повторяй за мной, Жолт: «Шумят леса, гудят машины…» Повторяй же за мной!

Губы Жолта искривились.

– Оставь меня… папа… оставь! – опустив низко голову, глухо простонал он.

У Керекеша на мгновение исказилось лицо, но тут же приняло обычное выражение, и, вздохом смягчив укол в самую грудь, он спросил:

– Почему ты хочешь, чтобы я тебя оставил, Жолт?

И снова спросил, очень бдительно и со страхом ожидая ответа.

– Потому что я… потому что я… не могу с тобой… не могу… – По лицу Жолта текли слезы, плечи тряслись, но все-таки он еще раз попробовал что-то сказать: – Не могу… могу раз… разговаривать.

Керекеш подошел к сыну и прижался лбом к его голове.

– Ничего страшного, старина! Страшного ничего, – сказал он в смятении.

Он похлопал мальчика по плечу и поспешно вышел.

Медленно, ощупью он прошел через холл и в нерешительности остановился у двери кабинета. Он слышал, как простучали по полу лапы Зебулона, затем почувствовал его мягкое прикосновение к своему колену.

Потом он вошел в кабинет. Магда оторвала взгляд от книги.

– С мальчиком, наверное, не все благополучно? – спросила она.

– Мне кажется, случилось худшее, – сказал Керекеш и дрожащими руками закурил сигарету. – Возобновилось заикание.

В тишине, наполненной ужасом, они оба чего-то ждали, читая в глазах друг друга панику.

– Знаешь, этот свистящий звук… я догадывалась, что…

– Да… нет, – сказал Керекеш.

Он выдвинул ящик стола и достал седуксен.

– Пойди к нему. Пусть он примет таблетку… нет, лучше две. С водой.

Магда поспешно вышла.

Керекеш снял телефонную трубку. Набрал номер. Пока в трубке раздавались гудки, глаза его, полные муки, растерянно блуждали по комнате, словно он не мог понять, как здесь очутился и что вообще произошло. «Этого еще не хватало», – повторял оп про себя, как оглушенный.

– Да, – послышалось на другом конце провода.

Керекеш заговорил с трудом.

– Привет. Тебя беспокоит Тамаш Керекеш. Фери, я должен тебя немедленно повидать. С Жолтом снова неладно.

– Что именно?

– Он заикается.

– Подробнее, Тамаш!

– Сейчас не могу. Скажи, когда мы можем к тебе прийти?

– Погоди… Завтра днем. В три. Хорошо?

– Хорошо.

– Пожалуйста, Тамаш, сейчас не анализируй…

– Хорошо. Значит, в три. В институте. Благодарю.

Он быстро положил трубку и несколько минут сидел в глубокой и мрачной задумчивости. Потом