Она опустилась на колени и обняла его за шею.
– Перестань, – буркнул Жолт, заставляя себя обозлиться.
– Господи, Жоли, ты плачешь! Так тебе больно?
– Зверски больно, старушка. Но уже проходит. Теперь почти совсем прошло.
– Бедненький! – проникновенно и с жалостью сказала девочка, снова нежно обняла брата и прижалась лицом к его лицу.
– Хватит, Беата. Какого черта ты все обнимаешься?
– Но я же тебя люблю! – сказала Беата.
– Всех ты любишь и всех немедленно ставишь об этом в известность! – проворчал Жолт и захлопнул ногою дверь.
В холле стало темно.
– Да, – сказала Беата счастливым голосом.
– Ну и политика, лучше не надо, – сказал Жолт.
Он вытер глаза, и опять ему захотелось плакать, но он удержал подступавшие к горлу слезы.
– Совсем не политика, – сказала Беата, прижимаясь русой головой к лицу Жолта.
Жолт подул на ее волосы.
– Ольга меня спросила: ты и в самом деле счастливая?
– Какая Ольга?
– Ты не знаешь ее. Одна девчонка с собакой.
– С собакой?
– Ага. Послушай, Беа, я буду натаскивать Зебулона,
– Ладно, – согласилась Беата. – Но сейчас его надо вывести… Я…
– Вечно ты его тащишь! Все, наверное, покатываются со смеху.
– А вот и нет. Всем как раз очень нравится. Зебулон ведь красавчик. Можно мне его вывести?
– Веди. И будь счастлива.
– А я и счастлива, – сказала Беата.
– Тебе дали хорошее имя. А мое вот совсем ничего не означает.
– Означает.
– Что?
– Тебя. Оно означает тебя, – сияя, сказала девочка.
– Глупости, – уныло обронил Жолт, прижимая руку к задергавшемуся желудку.
– У тебя совсем белое лицо, – с тревогой сказала Беата.
– А каким оно должно быть? Черным, что ли?
Жолт скрипнул стиснутыми зубами, и сквозь них просочился странно тоненький свистящий звук. Он ненавидел, когда его страдания моментально отражались на физиономии.
– Ляг, Жоли! Магда звонила в школу и сказала, что ты болен.
– Значит, я болен официально? Любопытно! Весьма! – сказал Жолт.
– Конечно, официально.
– Слушай, Беа, сейчас я официально лягу в постель и официально засну. Все в официальном порядке. Ты согласна?
– Согласна. Все же знают, что ты заболел. Бедненький мой!
– Чаю притащишь?
Беата бросилась в кухню. А щенок стоял в двери, нюхал воздух и не осмеливался войти.
Голова кружилась, и Жолт, шатаясь, едва добрел до тахты.
Он проспал часов пять. Снились ему всякие ужасы и кошмары, но запомнился всего один сон.
– Вот и папа ошибся. На пять минут, – сказал Жолт, проснувшись и вспомнив сон, и как-то безрадостно усмехнулся.
Позднее, когда у него развилась та болезнь, он рассказал этот сон врачу.
Доктор Керекеш прошел две остановки пешком. Воздух на улице был тускло-синий и душный, перемешанный с дымом и плотными испарениями бензина. Прогулка не освежила Керекеша. Было ощущение, что воздух давит, прижимает его к асфальту. Он шел ссутулившись, внутренне напряженный, и ему страшно хотелось, чтоб причиной его безграничной усталости был только смог[5]
