его много раз.
– Молчать! Я сейчас слезу со стола, а вы стойте на коленях и головы вниз. Если кто поднимет голову, я клянусь, я проткну себе горло. Я клянусь!
Ноги. Как с ними тяжело управляться, они дрожат, шатаются, подгибаются. Главное, не упасть со стола. Как же с него трудно слезть. Главное, не упасть. Они только и ждут, что она упадет.
Но она не упала. Медленно двинулась через комнату: главное – не сводить с них глаз, если кто-нибудь из них вскочит, надо успеть воткнуть себе в горло перо. Это самое главное – не дать им победить.
– Да она блефует, – заорал дебильным голосом кретин Бен. – Ты что, не видишь, она блефует. Ничего она не сделает. Я сейчас встану и оторву этой сучке ноги. Без ног ее легче будет еб…
«Он, кретин, ничего никогда не поймет», – успела подумать Дина.
– Молчи, ты что, не видишь, она в шоке. Посмотри на нее, она не в себе. Сиди, молчи. Если она убьет себя, мы все потеряем. Сиди, идиот, все из-за тебя.
Она пыталась еще что-то сказать, красивая девушка Линн, теперь уже Дине, что-то тихое, успокаивающее, попыталась еще раз обмануть, провести, захватить врасплох. Может быть, обмануть Дину ей бы и удалось, но ту, другую, живущую в Динином теле женщину перехитрить было невозможно.
Еще несколько напряженных шагов – мелких, осторожных, – рука с пером у шеи, внутри шеи, между жизнью и смертью всего несколько миллиметров тонкой живой перегородки. Взгляд расширенных, безумно выпученных глаз, следящих за каждым шорохом, за мельчайшим движением; тело, как и глаза, напряжено, сконцентрировано до мышечной судороги. Еще несколько шагов, всего несколько, и можно будет открыть дверь и броситься по коридору туда, где еще недавно находились люди. И кричать, звать на помощь, а значит, спастись. Всего-то несколько последних шагов…
Как же случилось, что силы разом оставили ее? Сначала сбился, оборвался крик, рассеялся в сразу подступившей тишине. Потом обмякли ватные ноги, рука медленно стала отделяться от шеи, вытягивая из нее железное перо, струйка крови свободно заструилась вниз из раскупоренного отверстия. А потом рука и вовсе рухнула вниз, не в силах удержаться в безопорном воздухе, и там, внизу, разжалась, а перо, вывалившись из бессильных пальцев, стукнувшись деревянной ручкой, шумно покатилось по полу.
Почему она осталась стоять посередине комнаты, обессиленная, сжавшаяся, потерянная? Неужели из- за этого уверенного, твердого, все перевернувшего разом внутри голоса? Он здесь, а значит, больше ни к чему быть сильной и решительной. Он все решит, спасет, оградит и снова принесет счастье. Счастье, без которого она не может существовать.
– Дина, я здесь, я пришел, – проговорил голос, и она повернула слабую голову и встретила взгляд Рассела, спокойный, сведенный в точку.
Он пришел, значит, услышал ее мольбы, значит, все сейчас закончится, весь этот ужас, этот кошмар. Получается, она все же выжила, она дождалась его.
– Все уйдите, – кивнул он троим, стоящим на коленях у стенки.
Они поднялись. Дина вздрогнула, отпрянула, едва не упала, все сразу расползлось, потеряло четкость.
– Рассел, – попытался сказать самый тупой из них, – я тут совершенно ни при чем. Это все…
– Уйдите, – повторил Рассел. – Закройте за собой дверь. – Они все еще колебались в дверях. – Немедленно. Все. Чтобы я вас больше не видел. И остальным скажите, чтобы не заходили.
Дверь захлопнулась. Больше никого не было, только она и Рассел. Впрочем, была ли она? Этого Дина не знала.
– Девочка моя, что они сделали с тобой? Сядь, закрой глаза, теперь все будет хорошо, я здесь, и тебе будет хорошо. Как всегда было, когда я приходил. Помнишь?
– Да, помню, – ответила Дина и сделала все, как он велел: опустилась в мягкое глубокое кресло, закрыла глаза. – Только не надо больше капельницы, – попросила она тихим голом. – Хорошо?
– Не будет капельницы, – пообещал Рассел. – Она больше не нужна. Мы переходим на другой этап, я теперь один смогу приносить тебе облегчение и счастье. Единственное, что ты должна делать, это слушаться меня во всем. Абсолютно во всем. Ты будешь?
– Буду, – согласилась Дина, ей страшно захотелось спать, будто ей дали наркоз. Напряжение последнего часа спало, осталась лишь болезненная, бессильная слабость, которую невозможно было преодолеть. Да и зачем? Вдалеке, в самой потаенной сердцевине возник едва различимый спазм, – неужели внутри нее зарождалась новая вспышка? Странно, ведь она, Дина, не в забытьи, не в бреду, наоборот, в полном сознании, а зачатки вспышки уже медленно, томительно закручивали внутри свою упругую теплую спираль, чтобы позже развернуться новой небывалой взрывной силой. «Надо же, – подумала Дина, – значит, вспышки могут происходить и наяву». Главное, чтобы Рассел находился рядом, чтобы он касался ее.
Он действительно коснулся ее, одна ладонь легла на лоб, другая – на живот. От них обеих исходило мерцающее тепло, а еще волнение, будто невидимые лучи проникали внутрь и сходились где-то на уровне ее груди. Дыхание усилилось, грудь начала высоко вздыматься, спираль внутри затянула напряжение на еще один оборот. И все же что-то ее сдерживало, и она пробуксовывала, не могла закрутиться до предела.
– Ниже, чуть ниже, ближе к вспышке, – попросила Дина.
Ей стало тревожно: вспышка, в которой еще секунду назад нельзя было усомниться, которая была где- то близко, на самых подступах, вдруг остановилась, закрученная спираль, так и не добрав нескольких оборотов, застопорилась, оборвала движение. Она не меняла своего напряжения, не усиливала его, но и не ослабляла, и от незавершенности, от обманутого ожидания Дина чувствовала коробящее, садящее раздражение внутри.
– Пожалуйста, сделай что-нибудь, – попросила она. – Мне нужна вспышка, я так давно живу без нее, пожалуйста…
Ладони Рассела по-прежнему лежали одна на лбу, другая – на животе, от них все так же исходило тепло, но его оказалось недостаточно. Вот если бы он проник внутрь, оттуда разогрел вспышку, закрутил спираль…
– Все будет, все произойдет, ты только расслабься и чувствуй меня, – раздавался ровный, твердый голос, которому так хотелось верить. Но она уже не могла.
– Ну как, вспышка подошла? – через какое-то время спросил голос.
– Нет, – качнула головой Дина. – Она близко, но она остановилась.
Прошло еще время, руки все так же лежали, от них все так же исходило тепло, но они уже ничего не могли изменить.
– Ну как? – снова спросил голос и тут же, не дожидаясь ответа, добавил скороговоркой, как бы самому себе: – Да, похоже, без ящика пока не обойтись.
Он разом изменился, этот знакомый голос, в нем появились разочарование, даже усталость. Дина удивилась: она привыкла к ровному, уверенному голосу, без оттенков, без интонаций.
Вскоре тепло от рук исчезло, руки еще лежали, но тепло исчезло, а потом пропали и руки. Натяжение спирали стало ослабевать, будто время размывало его, и Дина поняла, что ни взрыв, ни вспышка больше не произойдут. От разочарования она открыла глаза. Рассел стоял рядом, смотрел на нее сверху вниз.
– Нам надо еще поработать, Дина. Ты должна научиться рождать взрыв от одного моего прикосновения. – Его голос снова обрел уверенную монотонность. – Но на это потребуется время, мне надо еще немного поработать с тобой. Ты поняла?
– Да, – кивнула Дина, заглядывая в спокойные, не моргающие глаза. – Только не надо капельницы, – попросила она.
– Я же сказал, что капельница тебе больше не нужна. Я же обещал. Ты что, не веришь мне? – взгляд суживался, нанизывал на острие.
– Конечно верю, – почему-то шепотом ответила Дина.
– Капельницы больше не будет, она не нужна, ты прошла первый этап. Но от черного ящика отказываться еще рано. Я думал, что получится без него, но оказалось, что рано, ты еще не готова. Ты поняла? – повторил он свой простой вопрос. На сей раз Дина только кивнула.
– Я пойду, все приготовлю, – взгляд Рассела впился в ее глаза, вторгся в голову, буравя до самого
