отчаянию, обнаружил еще один барьер. Она была затянута в корсет!
Он торжественно распустил шнуровку, стащил корсет через голову и отшвырнул его прочь. Теперь она осталась в сорочке, панталонах и белых шелковых чулках. Дразняще.
Он слегка удивился, когда она отошла от него, но, как оказалось, только затем, чтобы поднять свою одежду и повесить на стул. Присев на край кровати, она заметила:
– Похоже, ты хорошо знаком с предметами женского туалета.
– Что?
Он все еще наслаждался восхитительной картиной: Марион в нижнем белье. Шелковая сорочка была практически прозрачной, открывая ее роскошные изгибы и плавные контуры.
Она вздернула подбородок, и этот незаметный жест привлек его внимание.
– Ты что-то хочешь сказать? – осторожно спросил он.
– Горничная снимает мой корсет с большим трудом, чем ты.
Он склонил голову набок.
– Марион, ты дуешься?
Когда она сердито взглянула на него, он рассмеялся и сел с ней рядом. Взяв ее руку, поднес к своим губам и поцеловал ладонь.
– Одному из нас лучше иметь небольшой опыт, – заметил он, – иначе получится, что слепой ведет слепого.
Ее подбородок чуть-чуть опустился.
– Небольшой?
Вот уж эту дискуссию он не имел ни малейшего намерения продолжать.
– Меньше, чем небольшой, – пробормотал он у ее губ. – Крошечный, малюсенький, мизерный…
Он опустил Марион на кровать и почувствовал ее улыбку, когда губы коснулись губ, но улыбка стала дрожащей, как только он обхватил ладонью грудь. Он подвинул сорочку, чтобы обнажить грудь – вольность, о которой Брэнд мог лишь мечтать. Он так долго хотел ее.
Опершись на локоть, он залюбовался ею. Ее глаза блестели. Что-то неистовое зашевелилось внутри его, что-то первобытное в своей природе. Она доверчиво взглянула на него.
– Раздень меня, – попросил он.
Марион потянулась к пуговицам рубашки, и, пока расстегивала их одну за другой, дыхание ееучастилось, стало слышнее. Она не понимала, чему он улыбается.
Он стащил рубашку через голову и бросил ее на пол, затем снова вытянулся рядом с ней. К его крайнему удовольствию, она не отвела глаз и не застеснялась, а широко расставленными пальцами дотронулась до его груди.
Марион же была одновременно зачарована и заинтригована. Мускулы, которые он скрывал под своей великолепной одеждой, бугрились под ее прикосновением. Грудь вздымалась и опадала с каждым резким вздохом. Это был сильный и властный самец, которого она каким-то чудом приручила. Эта мысль смиряла ее.
Она потянулась к нему.
– Люби меня, Брэнд. Люби меня.
– О да, – хрипло прошептал он, прежде чем накрыть ее губы своими.
Сквозь ткань сорочки и панталон он целовал ее груди, пупок, живот. Его ласки становились все интимнее, все настойчивее, и она следовала за ним, возвращая поцелуй за поцелуй, прикосновение за прикосновение. Она была слишком погружена в ощущения, чтобы беспокоиться о скромности, когда он снял с нее вначале чулки, затем сорочку и панталоны, слишком захвачена моментом, чтобы удивляться собственной смелости, когда помогала ему избавиться от одежды.
Он говорил ей, что она создана для этого, создана для любви. Она говорила ему, что он слишком медлит. Он поймал ее на слове.
Дыхание болезненно заклокотало в его груди, когда он раздвинул ей бедра. В сотый раз напомнив себе, что она девственница и что он должен быть нежен, он вошел в нее медленно, давая время привыкнуть к вторжению.
Она ахнула и стала тугой, как тетива лука. Через пару мгновений, с полувздохом, полустоном, Марион расслабилась под ним.
– Это было не так уж и плохо, – пробормотала она. Первая и последняя девственница, пообещал он себе, он не сможет пройти через это еще раз. Он отступил и прорвался сквозь последний барьер, погрузившись полностью, и Марион резко дернулась под ним. Слезы боли стояли у нее в глазах. Капли испарины усеивали его лоб. Когда она издала нерешительный смешок, узел напряжения в его груди тихо распустился.
– Больше не будет боли, – пообещал он у ее губ.
– Ты должен был сказать мне.
– Откуда я мог знать? Ты единственная девственница… – Он осекся, испугавшись.
Она не обиделась, совсем напротив. Удовольствие расцвело на ее щеках, и она обняла его.
– А ты мой единственный возлюбленный.
Глаза в глаза, улыбаясь, они двигались вместе в идеальном ритме. Постепенно улыбки исчезли,