этого расстояния ничего не росло; это была шоколадно-коричневая земля и камни. Примерно на таком расстоянии были лишь искривленные, безлистные деревья. Дальше жизнестойкая Гея нашла опору. Сирокко не могла сказать, была ли это трава или покрытая лесом земля, но цилиндр каната в пять километров в диаметре был покрыт зеленью – изъеденная коррозией якорная цепь корабля дальнего плавания.
Зелень распростерлась до сумеречной зоны Реи. Зона не начиналась резко. Она наступала постепенно, как будто краски размывались темнотой. Зелень меркла и превращалась в бронзу, становилась глубже, превращая медь в золото, серебро с кроваво-красным отсветом и, наконец, в цвет облаков с луной позади них. К этому времени канат становился невидимым. Взгляд следил за невозможным изгибом: канат уменьшался до величины веревки, тесемки, нити, прежде чем слиться с чернотой крыши и исчезнуть в отверстии. Было видно, как постепенно сокращается спица, но было слишком темно, чтобы увидеть еще что-нибудь.
– Это возможно, – сказала Сирокко Габи. – По крайней мере, до крыши добраться можно. Я надеялась, что где-то внизу должен был быть механический лифт. Я и сейчас продолжаю думать, что он должен быть. Но если мы займемся его поисками… – Сирокко махнула рукой на покрытую горными кряжами землю, – это может занять не один месяц.
Габи еще раз изучающе посмотрела на склон каната, вздохнула и покачала головой.
– Я пойду за тобой куда угодно, но ты знаешь, что ты сумасшедшая? Мы никогда не доберемся до крыши. Посмотри, что ты видишь? Нам надо карабкаться вниз, к основанию каната под углом сорок пять градусов.
– Альпинисты занимаются этим все время. Ты тоже делала это на тренировках.
– Конечно. На высоту в десять метров. Здесь же нам предстоит делать это пятьдесят или шестьдесят километров. А потом – что радостно слышать – только потом начнется восхождение. На высоту четыреста километров.
– Да, это будет нелегко. Но надо попробовать.
– Матерь Божия! – Габи ударила ладонью по лбу и подкатила глаза.
Волынка наблюдала за жестикуляцией Сирокко. Теперь она запела ларго.
– Ты хочешь взобраться на огромную лестницу?
– Я должна.
Волынка кивнула, затем наклонилась и поцеловала Сирокко в лоб.
– Я хотела бы, чтобы ваш народ прекратил делать это, – сказала Сирокко по-английски.
– За что она тебя поцеловала? – спросила Габи.
– Не имеет значения. Давай возвращаться в город.
Они сделали остановку, миновав зону ветров. Волынка вынула огромную подстилку и они сели обедать. Пища была горячей, она хранилась в ореховой скорлупе как в термосе. Сирокко и Габи съели, наверное, десятую часть, остальное с жадностью поглотили титаниды.
До города оставалось еще километров пять, когда Волынка оглянулась через плечо, лицо ее выражало одновременно и печаль и предвкушение чего-то. Она пристально посмотрела на темную крышу.
– Гея дышит, – пропела она печально.
– Что? Ты уверена? Я думала, что должен был подняться шум и у нас была бы еще уйма времени – это значит, что появятся ангелы?
– Шум приходит с запада, – поправила ее Волынка. – С востока Гея дышит бесшумно. Мне кажется, я уже слышу их.
– Вот дьявол! Надо спешить, если вас захватят здесь одних, то у вас никаких шансов.
– Слишком поздно, – пропела Волынка, ее глаза были полны тоски.
– Вперед! – Сирокко применила командный тон, которым она пользовалась не один год и каким-то образом ей удалось передать его песней титанид. Волынка рванула в галоп, почти впритык следом за ней скакал Свирель.
Скоро уже и Сирокко слышала вой ангелов. Скорость Волынки замедлилась, она заколебалась; она намеревалась вернуться и принять бой.
Они приближались к одинокому дереву. Сирокко внезапно приняла решение.
– Туда, быстро! У нас мало времени!
Они остановились под развесистыми ветками и Сирокко спрыгнула на землю. Волынка попыталась броситься вперед, но Сирокко шлепнула ее по щеке, чем казалось на время успокоила ее.
– Габи, быстро отрезай переметные сумы! Свирель! Стоять! Сейчас же назад!
Свирель нерешительно оглянулся, но вернулся. Сирокко и Габи лихорадочно работали, разрывая свою одежду на ленты, каждая делала три крепких веревки.
– Друзья, – запела Сирокко, закончив делать путы для лошадей. – У меня нет времени на объяснения. Я прошу вас верить мне и делать то, что я вам скажу. – Она вкладывала в песню всю свою решимость, вкладывая в мелодию интонации, с которыми обращаются старшие и более мудрые к молодым и достаточно глупым. Это сработало, но с трудом. Обе, и Волынка и Свирель, смотрели на восток.
Сирокко заставила их лечь набок.
– Больно, – пожаловалась Волынка, когда Сирокко связывала вместе ее передние ноги.
– Прости, но это для твоей же пользы. – Она быстро связала ее передние ноги и руки, затем швырнула Габи бурдюк с вином. Влей в него сколько только сможешь. Я хочу, чтобы он так опьянел, чтобы не смог двигаться.
