– Но по крайней мере, он не потерял много крови.

Сирокко почувствовала как у нее опять сократился желудок когда она обследовала глубокую рваную рану на ноге Билла. Габи промывала ее прокипяченными тряпками из парашютной ткани. Каждый раз, когда она прикасалась к ране, Билл хрипло кричал.

– Что ты собираешься делать? – спросила Сирокко, смутно сознавая, что она должна не спрашивать, а сама говорить Габи, что следует делать.

Габи, казалось, была в отчаянии. – Я думаю, тебе следует позвать Калвина, – сказала она.

– А что толку? О, да, я конечно позову его. Но ты видела, как долго мы ждали его в прошлый раз. Если Билл умрет, пока он появится здесь, я убью его!

– Тогда нам надо поставить кость на место.

– А ты знаешь, как это делается?

– Однажды я видела, – сказала Габи, – с анестезией.

– Что у нас есть, так это тряпье, которое, как я надеюсь стерильное. Я буду держать его за руки. – Подожди минутку. Она подошла к Биллу сбоку и, склонившись, посмотрела на него. Глаза его ничего не выражали, лоб, когда она коснулась его, был горячим.

– Билл! Послушай меня, Билл. Ты ранен.

– Роки?

– Да, это я. Все будет в порядке, но у тебя сломана нога. Ты меня понимаешь?

– Понимаю, – прошептал Билл и закрыл глаза.

– Билл, очнись, Билл! Мне нужна твоя помощь. Тебе надо потерпеть. Ты слышишь меня?

Билл поднял голову и посмотрел на свою ногу.

– Да, – сказал он, вытирая лицо грязной рукой. – Я потерплю, приступайте.

Сирокко кивнула Габи, которая сморщившись, дернула ногу.

Было предпринято три попытки, каждая из которых заставляла женщин содрогнуться. Во время второго рывка конец кости с влажным звуком высунулся из раны и заставил опять подскочить Сирокко. Билл терпел, дыхание со свистом вырывалось из его груди, мышцы шеи напряглись как веревки, но он не издал ни звука.

– Вот так работа! – сказала Габи, когда все было кончено, и вдруг начала плакать.

Сирокко оставила ее в покое и начала накладывать на ногу Билла шину. Все это время он был без сознания. Сирокко встала и протянула окровавленные руки в сторону Габи. – Нам надо двигаться отсюда, – сказала она. – Здесь нехорошее место. Нам надо найти сухую стоянку и дожидаться, пока ему не станет лучше.

Его, наверное, не следует двигать.

– Ты права, – вздохнула Сирокко, но у нас нет выхода. На следующий день мы должны выбраться на более возвышенную местность, которую мы уже видели ранее. Давай двигаться.

Поиск нового места занял не один, а два дня и это были ужасные дни.

Они часто останавливались, чтобы простерилизовать бинты для Билла. Шары, которые они использовали для нагревания воды, были далеки от керамического горшка; шар расслаивался и готов был раствориться в воде, сама вода становилась мутной. Для того, чтобы вскипятить воду, уходил почти час, так давление на Гее было выше атмосферного.

Габи и Сирокко спали урывками, стараясь выбирать время когда река была широкая и спокойная. Но когда они вышли на опасное пространство, им необходимо было обеим стать настороже, чтобы не посадить лодку на мель. Регулярно продолжал идти дождь.

Билл спал и когда он впервые проснулся после двадцати четырехчасового беспробудного сна, он выглядел, по крайней мере, на пять лет постаревшим. Лицо его приобрело землистый оттенок. Когда Габи меняла повязку на ране, то она ей совершенно не нравилась. Нижняя часть ноги и большая часть ступни были почти вдвое меньше нормального размера.

Когда они отплыли от болота, он был в бреду, сильно потел, был весь в жару…

Рано утром следующего дня Сирокко позвала цеппелин, в ответ тот просвистел ей:

– Ладно, я передам ему. Но Сирокко начала опасаться, что уже слишком поздно. Она наблюдала как цеппелин спокойно уплывает по направлению к замерзшему морю и казнила себя за то, что настояла покинуть лес. Если это даже было необходимо, то почему нельзя было проделать это на цеппелине, пролетев над всей этой территорией, на расстоянии от этого ужасного существа похожего на рыбу, которое они не сумели убить и которое чуть не погубило их всех, и неизвестно еще, что будет с Биллом?

Сейчас ее доводы были такими же вескими, как и тогда, когда они начинали свое путешествие к ступице, но это не мешало Сирокко винить себя. Габи не выносила полета на цеппелине, но они должны были найти выход. И выход этот должен был быть более приемлемым, она не имела права рисковать жизнями людей, Сирокко было тошно от чувства своей вины. Ей хотелось умереть, хотелось, чтобы кто- нибудь принял на себя ее ношу. Как могло прийти ей в голову, что она может быть капитаном? Что она совершила как капитан с тех пор как приняла командование «Властелина Колец»?

То, чего ей в самом деле хотелось, было незамысловато. Ей хотелось любви, обычной человеческой любви. Билл говорил, что любит ее; почему она не могла сказать ему то же самое? Она думала тогда, что когда-нибудь скажет ему это, но теперь он умирал, и она была за это ответственна.

Ей хотелось также приключений. Стремление к приключениям преследовало ее на протяжении всей жизни, начиная с первых комиксов, которые она прочитала, с первых документальных фильмов о космосе,