и не уехала сразу? И еще тебя втянула. А теперь и ребенка.

— Мне здесь все нравится, сестра.

— За мной следят.

— Кто?

— Кто угодно. Хотя бы тот лысый мертвец с компьютером в углу. И не надо мне говорить, что я больна.

— Я и не говорю. Он правда похож на мертвеца. Не смотри на него. Лучше расскажи, как ты назвала свою малышку.

— Машей. Как еще?

— Я хочу ее увидеть.

— Поехали со мной.

— Не могу. Мне через час лететь в Бостон, а оттуда утром в Эл-Эй. Опять не курить целых шесть часов. Одно хорошо, по вторникам народу мало летает.

— Уходи оттуда, сестра. Будем вместе жить. Помнишь, ты мне еще из Кеника писала. Машку станем воспитывать, только мамой она будет называть меня.

— А меня папой? Нас неправильно поймут. И потом, я обещала…

— Плевать. И на Рея плевать. Ничего мы ему не должны.

— А почему ты никогда не спрашивала, кто ее отец?

— Мое какое дело?

— Это Андрей.

— Не говори ерунды.

— Я думала, тебе будет приятно.

— Он знает?

— Умирать будет, а так и не узнает.

— Почему умирать?

— Не знаю. Просто сказала. Пойдем?

Анхель Ленин смотрел им вслед. Они шли — одна чуть пошатываясь, а другая ее поддерживала и что-то говорила и гладила по голове, как маленькую. Американская солнечная улица вдруг превратилась в незнакомый бульвар, а женщины в двух девчонок. Шатаясь, они взбирались наверх; маленький бородатый человек подобрал недопитую бутылку водки; заворачивал с улицы на площадь троллейбус, а сам Анхель, ставший каменным изваянием под крышей четырехэтажного дома, смотрел на них со стороны и не мог пошевелиться.

Компьютер пикнул.

«Ваша очередь подошла»

Он поднял голову и увидел печального смотрителя башни, который положил перед ним конверт. В конверт был вложен билет на самолет.

Компьютер снова пикнул.

«Сынок, сообщи, каким рейсом вылетаешь. Я тебя встречу. Рене».

Сепульведа почувствовал давно позабытый, слабый укол в сердце. Укол стрелы, которой уже не должно было быть. Оглянувшись по сторонам, как если бы кто-то смотрел за ним, он написал несколько цифр и отправил письмо на небо.

Над Америкой рассеивалась прохладная и звездная сентябрьская ночь, обещавшая ясное утро и солнечный день, а в покинутом номере гостиницы «Карл» светился экран компьютера, и страшная картинка была на нем запечатлена.

В ту ночь Варе приснился сон. То есть она думала, что это сон, а на самом деле все оказалось правдой. Она сидела с папой на высоком холме и смотрела на окутанный голубоватым туманом, окруженный заснеженными горами город. Они ходили весь день по этому городу, ели жареные платаны, папа показывал ей любимые места, угощал пирожными и покупал любые сувениры, какие она хотела. Повсюду цвели абрикосы, вишни, миндальные орехи, а в воздухе пахло цитрусами. Это был богатый и чистый город, и он очень нравился Варе. Вечером они поднялись на фуникулере на холм со статуей Девы, и сверху город показался ей похожим на огромный узор.

— Вон там находится Аламеда, а вон Католический университет, — голос у папы странно колебался, будто доносился из усилителя. — Там парк и река. Здесь многое переменилось с той поры, как ты родилась. И смога такого раньше не было. В той стороне дом, где вы жили с мамой. Вообще-то столица не самое красивое место в этой стране. Вальпараисо мне нравится больше. Ла-Монеда за домами. Одиннадцатого туда приходят люди и несут портреты Альенде. А другие, наоборот, благословляют Пиночета. Но и тех и других не так много. Раньше их разводили, боялись беспорядков, теперь противники постарели. А сегодня и вовсе об этом не вспомнят.

— Почему?

Папа отвернулся и открыл переносной компьютер. Варя увидела, как в высокую прямую башню врезается большой самолет, вырываются клубы дыма и бегут по улицам люди. Ей захотелось проснуться, но проснуться не получилось. Сон не уходил, сколько она его ни гнала. А люди бежали по городу, как бежала когда-то она, потом еще один самолет врезался в другую башню, и какой-то человек безмолвно падал с высоты. Камера скользила по городу, выхватывая губы, глаза, волосы, и все это не складывалось в одну картинку, а казалось кусочками склеенного зеркала.

Варю стала бить дрожь. Она хотела схватить папу за руку, но он уже стоял в стороне.

— Ты уходишь?

— Меня и так не хотели к тебе пускать. Питер сумел их уговорить. Он тут на хорошем счету. А вот я никого уговорить не смог.

— Ты тоже был там? Как и Маша? — догадалась Варя и сама удивилась своему спокойствию.

— В последнем самолете. Мы почти сумели его отбить, но Рей не поверил, что у нас что-то получится.

Он стал спускаться с холма. Варя видела, как он уходит сквозь заросли кустов, но не в сторону города, а совсем в другую, туда, где за туманом сияли на солнце снежные вершины Анд. А на город упала тьма. Звезды загорелись на черном небе, потом часть пространства залило ярким светом и тоненькая обнаженная девушка выбежала из тени и темноты и стала танцевать. Она кружилась среди замерших неподвижных манекенов, дрожали браслеты на ее руках и тряслись маленькие острые груди, было что-то бесстыдное и прелестное в ее танце. Но вот зала, в которой она танцевала, превратилась в покрытую льдом реку. Девушка быстро побежала босая по льду, как вдруг на стремнине лед треснул, и она провалилась в полынью. Танцовщица стала отчаянно барахтать ногами, пытаясь вырваться, но лед обламывался, и вода не пускала ее. Лицо ее исказила судорога, она все сильнее билась, как будто танцевала какой-то другой танец. А потом от льдины откололся острый край, его быстро понесло по реке и в следующее мгновение кусок льда перерезал танцовщице горло. Голова осталась на льду, а тело поплыло по быстрой черной реке, проваливающейся в глубь гор.

— Сикорис, — сказал сухой старческий голос.

— Что? — не поняла она.

— Река называется Сикорис.

Смог рассеялся, и Варя увидела всю землю и всех людей, их города, поселки, деревни, юрты, острова и поразилась тому, сколь они беззащитны. Ее глаз скользил по земле, и она могла выбрать любую точку — Москву, Сантьяго, Владивосток, Нью-Йорк, Брюссель, Иерусалим, Каракас, Кейптаун, Лондон или Пекин. Она увидела монастырь в овраге у сибирской реки и свою мать в черном одеянии посреди большого поля. Мать стояла на коленях. Варя подумала, что она молится, но поняла, что монахиня собирает в корзину картошку. Потом Варя увидела своих одноклассников, заготовителей ягод и Любовь Петровну, Сарру Израилевну,