Адамберг, я ведь остался таким же несносным, как вы сохранили свою гибкость. С тех пор я стал еще несноснее. А вы стали еще гибче?

– Не знаю.

– В те времена вы многого не знали, и, похоже, вам было на это плевать. Что вам понадобилось в доме, о котором вам ничего не известно?

– Ищу убийцу.

– И при чем тут племянник?

– Дело связано с чумой.

Вандузлер-старший кивнул. Потом взял швабру и дважды стукнул в потолок в том месте, где штукатурка уже порядком облупилась от ударов.

– Нас здесь четверо, – пояснил Вандузлер-старший, – и мы живем друг над другом. Святому Матфею стучать один раз, святому Марку два, святому Луке, которого вы видите здесь с тряпкой, стучать трижды, а мне четыре раза. Семь ударов – общий сбор евангелистов.

Убирая швабру, Вандузлер взглянул на Адамберга.

– А вы не меняетесь, – сказал он. – Вас ничем не удивишь?

Адамберг молча улыбнулся, в это время в столовую вошел Марк. Обойдя стол, он пожал руку комиссару и недовольно поглядел на дядю.

– Я смотрю, ты уже успел заболтать гостя, – сказал он.

– Прости, Марк. Двадцать три года назад мы вместе ели осьминога.

– Окопное братство, – пробормотал Люсьен, складывая тряпку.

Адамберг взглянул на специалиста по чуме, Вандузлера-младшего. Худой, нервный, жесткие черные волосы, в лице что-то индийское. Он был одет во все черное, только ремень выглядел немного кричаще на общем фоне, на руках серебряные кольца. На ногах у него Адамберг заметил тяжелые черные ботинки с пряжками, похожие на те, что носит Камилла.

– Если вы желаете говорить с глазу на глаз, боюсь, нам придется выйти, – сказал Марк Адамбергу.

– Не стоит, – ответил тот.

– Ваше дело связано с чумой, комиссар?

– Вернее, со знатоком чумы.

– Тем, кто рисует эти четверки?

– Да.

– Это связано со вчерашним убийством?

– А как по-вашему?

– По-моему, да.

– Почему?

– Из-за черных пятен на коже. Но четверки служат, чтобы защищать от чумы, а не насылать ее.

– И что из этого следует?

– А то, что, как я предполагаю, ваша жертва не была защищена.

– Так и есть. Вы верите в силу этой цифры?

– Нет.

Адамберг посмотрел Вандузлеру в глаза. Похоже, тот говорил искренне и даже слегка обиделся.

– Верю не больше, чем в амулеты, кольца, бирюзу, изумруды, рубины и множество других талисманов от чумы. Они, конечно, стоят гораздо дороже, чем простая четверка.

– Для защиты от чумы носили кольца?

– Те, у кого было достаточно средств. Богатые реже умирали от чумы, сами не зная, что защищали их толстые стены их домов, где не было крыс. Гибли главным образом простые люди. Потому так и верили волшебным свойствам драгоценных камней – бедняки не носили рубинов и умирали. Самым могущественным считался алмаз, в нем видели самую сильную защиту: «Если носить алмаз на левой руке, он убережет от любых несчастий». Отсюда у богачей пошел обычай в знак любви дарить своей невесте алмаз, чтобы уберечь ее от беды. Обычай остался, но уже никто не знает его смысла, как никто уже не помнит значения четверок.

– Убийца помнит. Где он мог об этом узнать?

– В книгах, – ответил Марк, нетерпеливо махнув рукой. – Если вы расскажете мне, в чем дело, комиссар, может быть, я смогу вам помочь.

– Сначала я должен спросить, где вы были в понедельник около двух часов ночи.

– В этот час произошло убийство?

– Около того.

Медэксперт говорил про половину второго, но Адамберг решил увеличить срок. Вандузлер зачесал свои жесткие волосы за уши.

– При чем тут я? – спросил он.

– Извините, Вандузлер. Мало кому известно значение четверки, очень мало.

– Все правильно, Марк, – вмешался Вандузлер-старший. – Это его работа.

Марк с раздражением отмахнулся. Потом встал, взял швабру и стукнул один раз в потолок.

– Сигнал для святого Матфея, – пояснил старик.

Все замолчали, слышался только стук посуды, которую мыл Люсьен, не прислушиваясь к разговору.

Через минуту вошел высокий, очень широкий в плечах блондин, из одежды на нем были только свободные холщовые штаны, подвязанные веревкой.

– Звали? – негромко спросил он.

– Матиас, – сказал Марк, – чем я был занят в два часа ночи в понедельник? Это важно, никому не подсказывать!

Матиас на мгновение задумался, нахмурив светлые брови.

– Ты вернулся поздно и принес с собой глажку, это было часов в десять. Люсьен тебя накормил, а потом ушел к себе вместе с Элоди.

– Эмили, – обернувшись, поправил Люсьен. – Просто немыслимо, неужели трудно вбить себе в башку ее имя!

– Мы сыграли две партии в карты с крестным, – продолжал Матиас, – он выиграл триста двадцать франков и ушел спать. Ты остался гладить белье мадам Булен, а потом мадам Дрюйе. В час ночи, когда ты складывал доску, ты вспомнил, что завтра тебе нужно отнести две пары простыней. Я тебе помог, и мы вдвоем выгладили их на столе. Я гладил старым утюгом. В половине третьего мы закончили и упаковали каждый комплект отдельно. Когда мы поднимались к себе, встретили крестного, который шел пописать.

Матиас поднял голову.

– Он изучает древнейшую историю, – отозвался Люсьен от мойки. – Он всегда точен, можете ему доверять.

– Я могу идти? – спросил Матиас. – Меня склейка ждет.

– Да, – сказал Марк. – Спасибо.

– Что за склейка? – спросил Адамберг.

– Он склеивает куски кремния эпохи палеолита в погребе, – объяснил Марк.

Адамберг кивнул, ничего не понимая. Зато он понял, что с помощью пары вопросов ему не постичь, как устроен этот дом и чем заняты его обитатели. На это ушло бы много времени, а он здесь не за этим.

– Конечно, Матиас мог и соврать, – сказал Марк Вандузлер. – Но если хотите, расспросите нас по отдельности про цвет белья. День он не мог передвинуть. В то утро я забрал белье у мадам Туссен в доме двадцать два на авеню Шуази, можете проверить. Днем я его постирал и высушил, а вечером мы его выгладили. На другое утро я его отнес. Две голубые простыни с ракушками и две бежевые, серые с изнанки.

Адамберг кивнул. Безупречное домашнее алиби. Этот парень знает толк в белье.