ему тоже отводится роль в предстоящем исходе. И надо было видеть уже не раздражение — настоящую тяжелую злобу этих людей; когда Володя ехать отказался:

— Я на своей земле.

— Какая там своя земля?!

— Вот какая есть — та и своя. И никуда я отсюда не поеду.

Володе сообщали, что дети-то все равно евреи — по матери.

— Это их страна и их народ!

— А какая мне разница, у какого национального меньшинства какие обычаи? У моего народа уж две тысячи лет патриархат. Сыновья носят мою фамилию и будут жить там, где сочту нужным я.

На это не могло быть рациональных аргументов, но были крики, были слезы; очень хорошо, что Володя давно уже жил фактически отдельно от Марины и не слишком от нее зависел — и эмоционально, и сексуально.

— Ты должен дать детям конвертируемое образование! В этой стране нет ни одного приличного университета!

Володя раздобыл списки рейтингов учебных заведений, выпущенные в Гарварде, в Массачусетском технологическом институте и в Университете Бохум.[2] Во всех этих списках обязательно упоминались вузы России и всего СССР, но как-то не было ни одного вуза Израиля…

Опять слезы, стоны и проклятия. И, конечно же, новые попытки показать мужу, какой он плебей и ничтожество. Вот и эта история, уже последних недель. Родители Марины уехали все-таки в «землю обетованную», прислали на них на всех вызов… Марина засобиралась ехать с обоими сыновьями; Володя не пустил.

— Василий останется в России!

— Ты же уедешь в эту самую (презрительный жест)… в свою экспедицию!

— Возьму его с собой.

— Нет уж! Там у вас сплошные пьянки, эти… бабы… Никуда он с тобой не поедет!

— Тогда Василий поедет к моей маме.

— А школа?!

— А в Израиле он будет ходить в школу?

Марина презрительно фыркнула, но аргумент, что говорить, не прошел, и Васька уехал в Барнаул, где бабушка устроит его в школу. В чем совпадали Марина и бабушка — это в святой вере, что без школы никак невозможно.

Если один из супругов выезжает из страны с общим ребенком, другой супруг дает официальное согласие на выезд. Так делают везде, не только в России, и Марина могла бы заранее взять с Володи этот документ. Но она заявила: «Вот еще!»

Володя сильно подозревал, что дело тут не только в желании выказать пренебрежение. Сдавалось ему, Марина надеется прижиться в Израиле, остаться там и оставить Сашку при себе.

С одной стороны, так ей и надо — вот сидит теперь в Москве и не может никуда выехать, пока он не даст разрешения на выезд Сашки вместе с матерью — очень назидательный момент! С другой — вот приходится только для того, чтобы оформить бумагу, сидеть в Питере, вместо того чтобы уже мчаться в Сибирь. Жаль времени, жаль Сашки, на котором сейчас срывают истерику, жаль самого себя, жаль экспедиции.

16 апреля 1994 года Марина уехала в Москву — получать визу и уезжать в Израиль. Но 18 апреля началось для Володи с того, что он, встав ни свет ни заря, часов в восемь, с интересом наблюдал: супруга мечется по комнате, с раздражением срывает, разбрасывает куда попало детали своего туалета.

— Мчалась этим поездом… Завтра обратно… В этой стране из города в город едешь всю ночь…

Ну что тут можно возразить, кроме ставшего классическим! Володя согнулся в шутовском поклоне:

— Извини, что мои предки построили такую большую страну! Дураки, что поделать. Были бы умнее, построили бы государство поменьше, а то и уехали бы в Израиль.

Реакция? Вздернутый подбородок, глаза-щелочки, свирепо раздуваемые ноздри. И все. Самое ужасное — она даже не понимает, что это — ответ на ее поведение. Не понимает, что несет гадости и глупости. С ее точки зрения, это Володя ее оскорбил… такую милую, такую утонченную. И Россия ее тоже оскорбила… так же точно, как Володя. Как она смеет быть такой большой, эта Россия?! Как она смеет не разваливаться, не гибнуть, не пропадать, не проваливаться в тартарары, когда на кухонном сборище друзей и родственников Марины ее уже приговорили?! Видимо, так же, как Володя «смел» поступить в аспирантуру, защитить кандидатскую и докторскую, стать известным в стране ученым.

— Так что я должен подписать?

— По этим идиотским правилам…

— Избавь меня от всех этих эмоций! Что я тебе должен подписать?

Стискивая руки, Марина старалась проговаривать, что Володя «должен» подписать.

— Нет, этого я не подпишу. В документе не указано, когда ты вернешь сына обратно.

— Ну ла-адно… Ла-адно же…

— Еще раз говорю — хватит эмоций. На сколько дней я имею право выпустить ребенка из страны? Какие по этому поводу есть законы?

Оказалось — можно дать разрешение на 60 и на 90 дней. Бог с ней, он даст ей разрешение на все 90. Все дело заняло от силы час — знакомый нотариус Марины, очкастый и носатый, чуть только не ожидал под дверью. И все. А шуму, шуму…

Володя уже как-то приспособился к мысли, что вот-вот уедет… Из чего вытекало, среди прочего, что еды он не приготовил. Угадайте с трех раз, кто будет готовить еду сегодня? То-то же! Марина умчалась в свою комнату возмущаться Володей и Россией. Сашка тихонько играл в своей. Казалось бы, что стоит женщине пойти приготовить еды? Но ведь не пойдет, не приготовит — будет валяться с книжкой, потому что ей попросту лень; и если Володя пойдет на принцип, сам не накормит мальчика — Сашка так и будет голодным. Марина в лучшем случае соорудит что-нибудь на скорую руку под вечер. И потому, что лень приготовить еду на сутки. И чтобы доказать Сашке, что он находится в «стране дураков», где всем плохо. Из принципа. Из злости. Просто так.

И потому Володя сначала сбегал за свининой (именно за свининой: его сын не будет питаться, как религиозный еврей), накормил себя и сына пловом, поговорил немного с мальчиком. До вечера он, пожалуй, свободен, и надо использовать это время… Чем заняться, у него очень даже есть, а звонить он будет не отсюда.

Первый звонок был русскому… в смысле — российскому консулу в один из городов Израиля.

— Здравствуйте, коли не шутите, — пьяноватый голосок, без акцента, но со специфической картавостью.

— Скажите, что надо делать, если моего сына пытаются оставить в Израиле помимо моей воли?

— Кто таки пытается оставить?

— Например, его мать.

— А вы что, против?

— Да, я против.

— Послушайте, я вас совсем не знаю, но это же надо быть таки совсем без мозгов, чтобы мешать. Все хотят ехать в Израиль!

— А если я не хочу?

— Что за… Да ваш сын тут совсем другую жизнь узнает! Он сам обратно не захочет!

— Я вам звоню как раз на тот случай, если он захочет обратно, домой, а его будут не пускать. Что мне в этом случае делать?

— Кто его может не пускать?

— Послушайте… Жена с сыном едут в Израиль. Сыну двенадцать лет. Что мне делать, если сын захочет обратно, а родственники жены захотят его оставить и будут мешать?

— Ой, ну таки мне такая морока с вами! Я ж говорю, у него будет таки совсем другая жизнь!