представить, как он должен относиться к своему зятю, и если Тариэль до сих пор сохранил голову на плечах, то ему просто крупно повезло. Интересно послушать его собственную версию событий, конечно, не выдавая Конгура, раз уж обещал молчать.

— Мне надо работать, — произнес парень.

— Беги, и я тоже пойду, — Конан взъерошил ему волосы. — А ты действительно неплохо рисуешь, точно говорю.

Бросив еще один взгляд на желтого ягуара, киммериец вышел из храма. Ускорил шаг — теперь ему еще сильнее захотелось встретиться с Тариэлем. От избытка новых сведений мысли в голове слегка путались и по местам расставляться не желали, не говоря уж о чувствах, главным из которых оставалась тревога. Образ ягуара не давал Конану покоя, равно как и тяжелые размышления о Райбере. В таком-то крайне неприятном для него состоянии Конан добрался до 'Утехи путника' с твердым намерением дождаться Тариэля — в чем бы другом, а в том, что тот непременно явится, он не сомневался. Но пока прежний его приятель не почтил заведение своим присутствием, Конан рассудил, что вполне может выпить и закусить.

Хозяин, сразу признавший его, предпочел не вспоминать о вчерашней стычке вслух, но смотрел угрюмо и цепко. Следы учиненных Тариэлем накануне бесчинств почти отсутствовали, видно здесь очень постарались побыстрее все восстановить, только выбитые окна были наспех заколочены досками, не допускавшими никакого внешнего обзора.

Граф не заставил себя долго дожидаться. При его появлении головы всех присутствующих повернулись в его сторону, болтовня смолкла, а хозяин весь подобрался — похоже, не ожидал нынче же снова увидеть здесь вчерашнего беспокойного гостя. При этом сам Тариэль отыскал глазами Конана и решительно направился в его сторону, словно не замечая ничего вокруг. Отодвинул тяжелый деревянный стул напротив и сел, подперев руками подбородок, молча, его волнение выдавали только непрерывно двигающиеся желваки — будто там бились два маленьких сердца.

— Что скажешь? — вместо приветствия спросил киммериец. — Драться пришел со мной?

— Ты этого вправду хочешь? — вопросом на вопрос ответил Тариэль.

Он был совершенно трезв, мрачен и заметно подавлен. Конан пытался найти в его лице черты того, прежнего, парнишки-гладиатора, и не мог. Тариэль казался старше своих нынешних лет. Волнистые волосы на висках уже тронула седина, возле губ залегли глубокие складки, а главное — в глазах Тариэля не было прежнего огня. И не было света в его усталой улыбке.

Конан сделал то, чего ну никак не собирался еще секунду назад. Он протянул руку и взъерошил Тариэлю волосы, как совсем недавно его сыну. Как двадцать зим назад, случалось, проделывал и с ним самим.

— Честно? Нет, малыш.

От этого жеста и почти забытого обращения Тариэль замер. И — Конан мог поклясться — его глаза предательски блеснули.

— Я тоже, Медведь. Не с тобой и не сейчас — хрипло произнес он.

— Но ты все же здесь.

— Я хотел тебя увидеть. Сказать, что был, наверное, не совсем прав нынче утром. Ну, с Дарой. Только ты тоже зря сказал, будто я вроде как прячусь за женщину. Хотя, может, так оно со стороны и выглядело.

— Это не мое дело, верно?

— Мне не наплевать, как ты думаешь обо мне. За эти годы много чего произошло. А за последнее время особенно. Долго рассказывать.

— А ты попробуй.

— Конан? Почему ты, когда сбежал из Халоги, не взял меня с собой?

Киммериец повернулся к хозяину таверны, крикнул:

— Эй, распорядись-ка там принести нам побольше пива, приятель!

Потом вновь взглянул на Тариэля. На языке вертелись почти те же слова, которые он совсем недавно обращал к Райберу. Ты был частью моей жизни в Халоге, но не всей жизнью. Я тебе ничего не должен был ни тогда, ни сейчас. Ты не имеешь права осуждать меня за то, что я не счел нужным сделать, какие решения принимал. Все это он облек в более короткий ответ.

— Я сам по себе, Тариэль. Всегда. Я такой человек.

— Ты думал, что я буду тебе вроде как обузой?

— Да нет же! Кром! Что тебе взбрело в голову ворошить все это? Что я думал, чего не думал… С тех пор столько воды утекло.

— Просто я давно хотел задать этот вопрос. Знаешь, я тоже сбежал почти сразу после тебя. И какое-то время искал тебя, чтобы узнать… Мне казалось, что мы были друзьями. Если бы не ты, я бы там не выжил. Я смотрел на тебя, такого сильного, уверенного, и переставал сомневаться в том, что у меня тоже все получится.

— А разве ты сомневался?

— Я подыхал от страха перед каждым боем, Конан. Теперь-то можно в этом признаться. Но ты — ты не знал, что такое страх. И я учился у тебя мужеству, а не только тому, как управляться с мечом. Ты был для меня богом. А когда человек узнает, что боги к нему благосклонны, он на все способен.

Конан в сомнении покачал головой.

— Но боги неуязвимы, как я понимаю. А ты видел, что я человек из плоти и крови, которую, кстати, и проливал при тебе не раз.

— Неуязвимым можно поклоняться, но как же их любить. Да, я видел, что тебя могли ранить в бою, Но ты только улыбался, и на смерть тебе было наплевать. Ты все равно побеждал. И был сильнее жизни, не только смерти — я иногда не знаю, что из этого хуже. Ты падал на кровавый песок арены и снова вставал. Всегда. Трибуны ревели, приветствуя тебя как победителя, а твоих противников уносили мертвыми. Мне хотелось во всем походить на тебя, — это прозвучало как-то очень по-детски, на пределе откровенности. — Ты помнишь тот бой, когда мы сражались против четверых пиктских воинов?

— Помню. — Конан был тогда серьезно ранен, стремительно мелькнувший пиктский меч едва не перерубил ему плечо, и если бы не Тариэль, исход боя был бы для Конана весьма печален.

— Ты перебросил свой меч в левую руку и продолжал биться, не обращая внимания на то, что истекал кровью. А я старался отвлечь их на себя, потому что видел, что ты теряешь силы. Я чувствовал, что нужен тебе. Когда речь идет о богах, такое невозможно. Мы ничего не можем сделать для них, понимаешь?

Вообще-то Конану такой ход мыслей был совершенно чужд. Ему как-то и в голову не приходило, что он должен делать нечто для богов. Он о них редко задумывался, разве что был особенно разгневан и принимался их проклинать. В остальное время Конан считал, что они не имеют к нему никакого отношения, равно как и он к ним. Поэтому он не поддержал Тариэля и не стал распространяться на эту тему, предпочитая неопределенно промолчать.

— Ты почти не слышишь меня, — сказал тот. — Конан? О чем ты думаешь?

Вот это был хороший вопрос. Он давал возможность немедленно завести разговор не о прошлом, а о весьма животрепещущем настоящем.

— Мне надо найти одного человека, вот о чем, — объяснил Конан, — И мне сдается, ты здесь можешь помочь. Ты, возможно, его знаешь. Мне нужен колдун Аттайя, и чем скорее, тем лучше.

Лицо Тариэля окаменело.

— Ты ведь имеешь отношение к тайной охране через отца Дары, Донала Ога, — продолжал Конан как о чем-то само собой разумеющемся.

— Откуда тебе это известно, если ты в Бельверусе чуть больше суток?

— Э, слухами земля полнится. Мне много чего уже известно. Донал Ог — личность здесь не из последних.

— Ты как-то связан с магами?

— Терпеть их не могу, — признался Конан. — Но так вышло, что от Аттайя зависит судьба одного человека, которому я обещал помочь. А этот человек, похоже, решил действовать в одиночку, и это ему может дорого обойтись. У меня сейчас нет времени на объяснения, но если ты мне веришь и согласен