присмотром.
Резидента Третьего лишь поставили в известность о произведенной акции. По своим каналам Иоганн Вайтер впоследствии узнал, что попала половина сервиза, реквизированная у Нейгольберга (который вскорости вместе с семьей был отправлен в Дахау и там сгинул), в спецхран для особо дорогих изделий из золота, серебра, других драгоценных металлов, считавшихся достоянием национал-социалистической партии. Контроль за сокровищами осуществлял лично рейхсканцлер Геринг. И простился со своим замыслом товарищ Фарзус.
Но прошли годы, и Гитлер развязал войну против Советского Союза. Начались работы в замке Вайбер, и туда стали стекаться произведения искусства, вывезенные с оккупированных территорий Советского Союза, которые отбирал Геринг, консультируясь с экспертами самого высокого класса. Скоро Иоганн Вайтер (он еще в тридцатые годы с помощью влиятельных высокопоставленных друзей из ставки фюрера, окончив академию, сделал блестящую карьеру в ведомстве контрразведки и в 1936 году был приближен – опять по высоким рекомендациям – к Герингу) узнал, что и «Золотая братина» перекочевала в замок Вайбер. Вот это удача! Можно сказать, подарок судьбы. Теперь оставалось только разработать план действий. Прежде всего понадобится Никита Толмачев. Его место при «Братине». Будет он там пребывать, естественно, под надежным «колпаком».
И очень надеялся товарищ Фарзус, что начавшаяся оккупация России, неудачи на фронтах с первого же дня военных действий, хаос в правительстве, в руководстве Красной армии и неразбериха в тылу Советского Союза – все это отодвинет на задний план заботы о «Золотой братине», о ней попросту забудут. Каково же было его изумление и бессильная злоба, когда из Центра пришла директива о немедленном внедрении в замок Вайбер Мартина Сарканиса, то бишь маркера Ганса Фогеля, непревзойденного мастера бильярда. Через него Третьему поручался постоянный контроль за золотым сервизом и еще несколькими особо ценными произведениями искусства, оказавшимися в замке.
Вот вам и вторая загадка. Ведь никаких сведений о «Золотой братине» Иоганн Вайтер не давал в Центр, рассудив, что в складывающейся ситуации проблема сервиза Оболиных второстепенна, если не сказать, ничтожна. А получается иначе. Другой резидентурой осуществляется контроль над «Золотой братиной». Выходит, ему и его людям отведена роль исполнителей. Но почему Москва, черт побери, так заинтересована в этом сервизе? Ответа на сей вопрос товарищ Фарзус не находил. Он выполнил задание Москвы: в Вайбере появился маркер Ганс Фогель. Маленький гарнизон замка оторван от мира, солдаты изнывают от скуки, бильярд – хоть какое-то развлечение; Мартин получил все надлежащие инструкции и канал связи с ним, Третьим.
Сарканис приехал в замок Вайбер в конце 1942 года, когда работы по сооружению тайного бункера были в основном завершены. А бригаденфюрер Иоганн Вайтер мучился вопросом: почему Москва так добивается возвращения в Россию второй половины «Золотой братины»? Нет, что ли, у советской разведки в Германии задач поважнее? Не ведал товарищ Фарзус, что в 1933–1934 годах над «Золотой братиной», над обеими ее половинами, нависла смертельная угроза полного уничтожения: сервиз мог превратиться в слитки золота как в Германии, так и в России.
Начиная с тридцатых годов, Советское правительство (инициатором был Сталин) приступило к акции, невиданной в истории не только России, но и государств всего мира. «Мы во враждебном капиталистическом окружении, – говорили большевистские руководители страны, – война неизбежна. Необходимо форсировать создание мощной оборонной промышленности. Средств не хватает. Надо изыскивать любые источники поступления в казну денег, прежде всего иностранной валюты». И один из таких источников изыскали: было дано высочайшее «добро» на продажу за рубеж сокровищ отечественных музеев, «не имеющих особой художественной ценности». Но это была лишь отговорка – для успокоения общественного мнения, пресечения протестов, коли они появятся. Из Эрмитажа, Русского музея, Третьяковской галереи, Музея изобразительных искусств имени Пушкина, из музеев и картинных галерей областных городов за границу уплывали бесценные предметы. Культурному достоянию народов Советского Союза, которое собиралось и создавалось веками, наносился сокрушительный варварский удар.
Да, в музеях работали «комиссии» по отбору «экспонатов», подлежащих продаже за границу. Но эти «комиссии» побирались соответствующим образом: их члены, как правило, были людьми, угодными «родному Советскому правительству и лично товарищу Сталину». А чего хочет хозяин, все они знали. Эта кампания то затухала, то возобновлялась снова, но никогда не прекращалась. Пик ее приходится на конец тридцатых годов.
Половина сервиза «Золотая братина», вывезенная из Германии в 1918 году и хранящаяся в запасниках Эрмитажа, попала в черный список, притом рассматривалась членами комиссии не как произведение искусства, а только как товарное золото. И было рекомендовано: среди прочих золотых изделий, «не имеющих художественной ценности», переплавить «это старье» в стандартные золотые слитки. Оставалось получить одобрительную визу на самом верху – Сталин лично утверждал списки произведений искусства, подлежащих превращению в иностранную валюту.
Вот тогда Кирилл Захарович Любин, работавший в Эрмитаже, срочно выехал в Москву, на Лубянке добился встречи с Забродиным – Глеб Кузьмич в ту пору возглавлял отдел в управлении контрразведки. И без преувеличения можно сказать, произошло чудо: на стол «вождя всего прогрессивного человечества» легло донесение из НКВД, где на двух страницах излагалась, точно, аргументировано, история сервиза «Золотая братина», доказывались его уникальность и бесценность для России. На Лубянку донесение вернулось с визой вождя:
Это было чудо вдвойне, потому что как раз в это время в Германии пробил «час икс» и до «хрустальной ночи» 1938 года, до всегерманского погрома богатых евреев, разграбления ювелирного магазина «Арон Нейгольберг и Ко», оставались считанные дни. Забродиным и его сотрудниками был разработан план представления ведомству Геринга информации о второй, главной половине сервиза «Золотая братина», находящейся у Нейгольберга. Проведение операции было поручено не Третьему, а другому резиденту и его людям – еще с 1918 года товарищ Фарзус вызывал у Забродина смутные подозрения, он чувствовал: какую-то двойную игру ведет этот человек с ускользающим взглядом. Подозрения возросли в 1922 году в Осло и Берлине. Но несколько проверок в следующие годы ничего не дали – Иоганн Вайтер работал безукоризненно.
И только в 1944-м, когда Мартин Сарканис в Вайбере получил прямой канал связи с Центром, подозрения Глеба Кузьмича Забродина подтвердились: Фарзус скрыл, что комендантом в замке работает Никита Толмачев.
В гостиной было жарко. В камине дотлевали угли.
– Теперь вот что, Никита… – Бригаденфюрер Иоганн Вайтер налил в рюмку коньяк, поднял ее, посмотрел на свет. – Вот что, русская свинья. Неужели тебе никогда не приходил в голову такой вопрос: «Что это я так быстро двигаюсь вверх по ступеням лестницы военной карьеры?»
Толмачев молчал – ему было худо: он перестал соображать, мозг отказывался осмысливать происходящее.
– А я объясню. Кто тебя надоумил попытать счастья на армейском поприще?
– Вильгельм Граузе… – прохрипел Никита.
– Верно, Вильгельм, – усмехнулся товарищ Фарзус. – А за ним стоял я. Я тебя и вел по всем этим ступенькам.
– Зачем?
– А ты, Никита Никитович, мне нужен.
– Да с каких пор вы меня знаете?! – в отчаянии воскликнул Тол мач ев.
– С тех самых, как в магазин «Арон Нейгольберг и Ко» вошел лжеграф Оболин. Вернее, с первых публикаций в газетах о «сделке века». Потом ты исчезал, приходилось искать. А знаешь, Никита, как я тебя обнаружил в Штутгарте?
Толмачев подавленно молчал.
– Проще простого. Проще пареной репы, как говорят русские. Ведь ты человек экономный, несмотря на все твои миллионы. Кстати, в каком банке ты их держишь?
Толмачев молчал.
– Понимаю, что не в Германии. Ладно, это я к слову. Итак, тебе предстояло продать старушку-машину.
