– Говорил, – прошептал Боб.

– Кто не рискует, – тот не пьет шампанского, – сказал Очкарик, стоя у окна.

– Да вы… – Боб вскинул автомат и передернул затвор. – Двадцать тысяч… За жизнь… Ведь от профов… Одному… Да я и не один… Это же верняк! Я уже труп… Мы с Таей трупы. Нет уж…

Боб резко повернулся в сторону Яна, направляя дуло автомата ему в грудь, но полного поворота сделать не успел… Глухо прозвучал выстрел. Очкарик выстрелил из пистолета, не вынимая его из кармана широких брюк, и выстрел был абсолютно точным: пуля попала в лоб Боба.

– Бобик! Любимый! Подонки! Убийцы!..

Таисия Павловна, стоявшая в открытой двери веранды, ринулась к Очкарику. Вид у нее был безумный. На этот раз стрелял из пистолета Ян. Оружие он держал для верности в обеих руках. Прозвучало с кратчайшей дистанции два выстрела. Таисия Павловна упала лицом на пол. Ее голова оказалась у ног Очкарика. Несколько мгновений пальцы рук скребли ковер и – замерли.

– Зачем?… – тихо спросил Очкарик. – Зачем ее?…

– Нам свидетелей не надо, – жестко пояснил Ян. – А вообще, Батя прав: ты, Очкарик, много разговариваешь.

– Я только…

– Все! – перебил Ян. – Так… Выясняли отношения.

Он поднял с полу автомат Калашникова, произвел короткую очередь по шкафу с посудой, по тарелкам на столе, по картинам, которые висели на стенах гостиной. Бросил автомат к телу Боба, взял со стола банковский чек на предъявителя – в нем действительно была обозначена сумма двадцать тысяч долларов – и сунул его во внутренний карман пиджака.

– Пошли! И не оглядывайся, Очкарик. Боб и для себя, и для своей подруги сам выбрал то, что случилось. У него был шанс. Большой шанс! А тебе – спасибо. Не забуду. Хотя я на всякий случай держал его на мушке. Только по возрасту, может быть, реакция у меня не такая быстрая. Кто знает? На все судьба.

Очкарик молчал. Они вышли из гостиной. Через минуту черный «мерседес» был уже за воротами и, проехав метров двести, оказался на узкой бетонированной дороге, ведущей к новой скоростной трассе Москва – Рига. Но в новом поселке коттеджей узкая бетонка не заканчивалась – она шла дальше, по краю березового леса, в противоположную сторону от международной трассы, к бывшей посадочной площадке для вертолетов и еще дальше, на юго-запад. Черный «мерседес» повернул на юго-запад.

– Останови-ка! – приказал Ян.

Машина замерла. Ян, сидевший рядом с Колом, извлек из-под сиденья небольшой черный металлический ящик с красной кнопкой. Это был прибор дистанционного управления.

– Ну? С Богом! Наш последний привет товарищам из ФСБ. – Теперь в голосе Яна звучала ненависть.

Он нажал красную кнопку. Все трое напряженно смотрели в заднее стекло автомобиля. Где-то рядом с трассой Москва – Рига, а может быть, на ней самой полыхнула яркая вспышка, и через несколько секунд все услышали мощный взрыв.

– Дело сделано, – уже спокойно сказал Ян. – Поехали, Кол.

Черный «мерседес» с затемненными стеклами сорвался с места. В ярком свете фар повисли косые струи дождя. Старательно заработали «дворники». Ян вынул из бардачка телефон, набрал номер.

– Говори, Ян, – прозвучал голос Бати.

– Все идет нормально, – сообщил Ян. – С Божьей помощью через часок будем у вас.

– Жду. Поторапливайтесь. Времени в обрез.

После событий в Германии в 1922 году минуло двадцать три года. Близился конец Второй мировой войны. Советские войска вступили на территорию «тысячелетнего рейха». Войска союзников движутся к Берлину с запада. А здесь, на юге немецкого государства, недалеко от благословенной Швейцарии, – тишина, мир, внешне устойчивая привычная жизнь. В лесах альпийского предгорья – первые признаки весны: зреют почки на деревьях, робкий пересвист первых прилетевших из южных стран птиц, на солнцепеке начинает зеленеть трава, анемоны раскрыли бледно-салатовые листья с голубым отливом. Предгорье четко прорезано петляющей лентой асфальтированной дороги, поблескивающей в свете раннего утра.

С высоты птичьего полета видно, как одна-единственная легковая машина направляется к замку Вайбер. Сам замок, обнесенный высокой каменной стеной с башенками по углам, похож с этой высоты на причудливый гранитный монолит, обработанный мастером-волшебником, в виде католического креста.

Но спустимся на грешную землю. Неуютно становится возле замка – лучше не приближаться: везде охрана, эсэсовцы в черной форме с автоматами у ворот, в парке, у парадных дверей. А внутри средневековой твердыни залы, залы… Анфилады комнат с высокими потолками, с каминами. И всюду на стенах – картины: сцены из русской жизни, портреты российских императоров и императриц, царских вельмож и сановников, иконы, гобелены русской школы, в стеклянных витринах русский фарфор, майолика, изделия из дерева, бронзы, серебра, в которых преобладают русские мотивы… И в последнем небольшом зале первого этажа, под бронированным стеклом между камином и шкафом черного дерева, сервиз «Золотая братина», его вторая половина с чудо-чашей в центре… У витрины стоят два эсэсовца с автоматами, широко расставив ноги. В других залах тоже охрана.

А на втором этаже замка Вайбер в бильярдной в этот утренний час шла азартная игра. Точным ударом кия послал шар в лузу Ганс Фогель, одетый в штатский удобный костюм, пиджак которого был застегнут на все пуговицы. Пауль Кауфман в форме обер-лейтенанта войск СС, потерев мелком конец кия, прошелся вокруг бильярдного поля, выискивая шар для удара…

Изменились ли наши герои за минувшие двадцать три года? Никита Никитович Толмачев – да, изменился: пополнел, обрюзг, морщины иссекли лицо, синева залегла под глазами – куда ж деваться? Пятьдесят второй идет… А Мартин Сарканис, представьте себе, вроде бы и прежний: та же крепкая спортивная фигура, подтянутость, спокойствие во всем облике, лишь черты лица, пожалуй, укрупнились, заматерели, в светлых волосах появились седые пряди. Вздохнул Пауль Кауфман:

– Мне тебя никогда не обыграть, Ганс. – Примерился, ударил. Шар застрял в лузе. – Сколько ты у нас? И все не могу я овладеть твоей школой игры.

Ганс Фогель промолчал.

– Ты у нас, дружище Ганс, если мне не изменяет память, с конца сорок второго года.

– Именно так, Пауль. С ноября сорок второго. А что касается бильярда… Ты, обер-лейтенант, и не пытайся меня обыграть – никогда не получится. Бильярд – моя профессия. Я был маркером в лучших клубах Берлина и Мюнхена, я играл с королем бильярда – Куртом Штайером. Слыхал о таком?

– Не слыхал.

– И я обыгрывал Штайера.

– И все-таки ты странный парень, Ганс… – Обер-лейтенант Кауфман помедлил. – Один из лучших маркеров Германии – и забрался в такую глушь. Зачем тебе Вайбер?

– Ты мне надоел, Пауль, с этим вопросом. – Мгновенным ударом кия Фогель послал очередной шар в лузу. – Мне здесь хорошо платят. И потом… Я не военный человек. Разве найдешь лучшее место, где можно отсидеться, дождаться мирных времен? Разве, Пауль, ты торчишь здесь по другому поводу?

Кауфман хотел было что-то ответить, но в это время из-за приоткрытого окна послышался звук резко тормозящей машины.

– Извините, Ганс, – сказал обер-лейтенант войск СС – Доиграем потом. Кого это черт принес?

И Кауфман быстро направился к двери. Мартин Сарканис подошел к окну и, отведя занавес из прозрачной голубой материи, которая создавала ровный свет в бильярдной в дневное время, посмотрел вниз. Ворота уже были распахнуты, и на короткую аллею, ведущую к парадному входу замка, шурша шинами по гравию, въехала черная легковая машина, остановилась у мраморной лестницы. По ступеням спускался обер-лейтенант Пауль Кауфман, сопровождаемый эсэсовцем внутренней охраны. Эсэсовец распахнул переднюю дверцу машины. Не торопясь, вышел из нее высокий человек со спортивной выправкой, в черном кожаном пальто. Потянулся, хрустнув суставами, – похоже, дальнюю дорогу проделала черная машина, –