переднее оконце кареты в свете двух боковых фонарей были видны только стремительные потоки мокрого снега да крупы лошадей, идущих стремительным наметом. Оба графа, закутанные в меховые накидки, некоторое время молчали. Первым заговорил Григорий Григорьевич – он все никак не мог успокоиться:

– Ну, Катька, кошка блудливая… За все отблагодарила! Не мы ли с графьями Орловыми заговор сподобили, чтобы эту ненасытную бабу – на русский престол! Не мы ли с князем Голицыным, с Орловыми же кровавый грех на душу взяли, когда Петра Третьего… Эх!

– Уймись, Григорий Григорьевич, – сказал граф Панин. – Не Орловы с Голицыным и ты с ними ее на престол подняли – другие бы сыскались. Знать, так перст Господень указал: быть на русском царстве Екатерине Второй.

– Не могу смириться! – прошептал граф Оболин, скрипнув зубами. – Какая судьба сызнова открывалась! Если в ее опочивальню…

– Вот что, Григорий Григорьевич, – сказал граф Панин. – Не можно тебе сейчас одному. Едем ко мне! У императрицы нашей, по случаю победы над Пугачом, свой бал, а в моем доме – свой пир. Мои молодцы гуляют, офицеры славные, что победу сию в ратном деле добыли. Уж второй день гуляют. За чаркой вина отойдешь. А может, чего и надумаем…

За окнами кабинета неохотно светлело.

– Теперь вот что… – сказал Дмитрий Наумович Картузов. – Нам нужно решить один принципиальный вопрос. – Комиссар, покуривая трубку, внимательно посмотрел на Любина: – Мы тут, Кирилл Захарович, уж извините, пока вы были в Ораниенбауме, изучали вашу биографию.

– Зачем? – изумился Любин.

– Позвольте кое-что уточнить, – как бы не слыша вопроса, продолжал Картузов. – По отцу – из дворян, верно? – Любин кивнул. – Окончили историко-филологический факультет Петербургского университета, писали диссертацию по истории, тема – «Литературные памятники времен Екатерины». Так?

– Совершенно верно. В конце университетского курса я поменял квалификацию, решил стать историком, и диссертация стала как бы переходом от литературы к истории, в результате получил диплом доктора искусствоведения. Но я не совсем понимаю…

– Немного терпения, Кирилл Захарович, – остановил Любина Картузов. – В двенадцатом году принимали участие в студенческих беспорядках, были арестованы. Тут у нас сведения обрываются. Что было дальше?

– Отсидел четыре месяца в Крестах, пока велось следствие. Потом выпустили…

– Наш парень, – с некоторым удивлением ввернул Василий Белкин.

– Ни в каких партиях не состояли и не состоите. – Дмитрий Наумович отложил в сторону лист бумаги, в который заглядывал во время разговора.

– Совершенно верно, – подтвердил Любин. – Не состою. Я предан истории России, а политика…

– У нас еще будет время поговорить на политические темы, – продолжал Картузов. И после паузы добавил с улыбкой: – Я на это очень надеюсь. Сколькими языками владеете, Кирилл Захарович?

– Свободно английским и немецким. Французским хуже.

– Вы нам очень нужны, товарищ Любин, – пояснил Картузов. – Ваше знание русской истории, языков… Хотя вон Забродин по-немецки лихо шпрехает…

– Как-никак мать – чистокровная немка, – вставил молчавший до сих пор Глеб. – Хотя насчет шпрехания – это сильно сказано. Читаю свободно. А говорить… Языковой среды не хватает.

– Вполне возможно, что эта самая среда скоро у вас будет, – задумчиво произнес Дмитрий Наумович. – Мы предлагаем вам, Кирилл Захарович, – повернулся он к Любину, – сотрудничество. Поработайте в группе Забродина. Ведь вы давнишние друзья?

– Это так! – быстро подтвердил Глеб.

– Задача вам известна, она конкретна: найти и вернуть в Россию сервиз «Золотая братина».

– Я не военный человек… – в полном замешательстве проговорил Любин.

– Мы здесь все не военные, – признался Картузов.

– Что же… – Любин встал. Напряженный голос и покрасневшие щеки выдавали его волнение. – «Золотая братина»… Да! Я согласен! Спасибо за доверие. По мере сил… Буду стараться.

– И вам спасибо, Кирилл Захарович. – Картузов, выйдя из-за стола, протянул Любину руку – влажную и холодную.

С объятиями бросился к Кириллу и Саид Алмади, прокричал, сверкая белыми зубами:

– Наш товарищ! Друг! У товарищ Любин большой ум, острый, как сабля!

– Ты меня, Кирилл, прости, – признался, похоже, в большом смущении Василий Белкин. – Ну… Там, в доме этого графа. Не допер я малость…

– Все! – перебил эту сбивчивую речь Картузов. – Теперь за дело. – Он достал из папки второе письмо анонима, быстро пробежал его глазами. – Значит, так… Первое. За квартирой этого бывшего купца Машкова установить нелегальный надзор. Немедленно! Фиксировать всех, кто туда приходит.

– Организуем, – подтвердил Забродин.

– Второе… – Картузов помедлил. – Второе: будем ждать из Ораниенбаума Сарканиса. Нам бы эту Дарью под белы ручки… Ну и главное: опознание в гражданине Сутейкине А. Г. графа Оболина. Если, конечно, все, что изложено в письме, соответствует действительности… Тут слово за вами, Кирилл Захарович. Задача щепетильная. Весьма и весьма…

– Сообразим, Дмитрий Наумович! – нетерпеливо заверил Забродин.

– В таком случае действуйте! – подытожил Картузов. – На работу, Кирилл Захарович, оформим вас завтра. Сейчас нет времени.

– Конечно, конечно! – смущенно согласился Любин.

К семи вечера двадцать шестого из Ораниенбаума вернулся Мартин Сарканис. Вернулся ни с чем: вилла графа Оболина оказалась пустой, запертой на все замки. Проникнув в дом, чекисты никого не обнаружили. Дарья бесследно исчезла.

Ничего не дало и скрытое наблюдение за квартирой бывшего купца первой гильдии Машкова во Владимирском переулке, двадцать. За весь день квартиру под номером сорок четыре никто не посетил, никто из нее не вышел.