– Принеси, голубушка, мой альбом с фотографиями. У меня в спальне, на тумбочке.
Альбом был толстый, тяжелый, с золотым обрезом, в переплете из темно-коричневого бархата с тисненным золотом гербом графов Оболиных: лев держит в пасти трепещущего голубя… Екатерина Андреевна переворачивала листы с фотографиями. Руки ее дрожали.
– Вот… Вот мой Сашенька.
Фотография была большая. На Арчила внимательно и добро смотрел молодой мужчина в строгом черном костюме-тройке; белая рубашка со стоячим воротничком, черный галстук-бабочка; благородное аристократическое лицо с тонкими, несколько безвольными чертами: прямой нос, нежный овал щек, вялые губы в еле уловимой улыбке, глаза с длинными ресницами прищурены, и их выражение можно истолковать так: «Что же делать, господа, раз все так дурно устроено на этом свете». Густые светлые волосы, наверно русые, зачесаны назад, открытый высокий лоб.
– А фотография слуги Александра Петровича у вас есть? Графиня Оболина пожала плечами.
– Отдельной нет, конечно. Но вместе с Сашей… Вот. Это в нашем саду. Сажают молодые березки…
В рабочих комбинезонах, с лопатами в руках они стояли рядом – граф Александр Петрович и его слуга Никита. И хотя слуга был без темных очков, ошибиться было невозможно: коренастая крепкая фигура, окладистая борода, жестко сжатые волевые губы, во всем облике сила, уверенность в себе, выдержка; глаза смотрят прямо, и в них – отсутствие… Отсутствие какого-либо чувства. Пустота. Это был тот самый «граф Оболин», который прилетел в Москву из Рима утром 24 июля 1996 года…
Глава 46
Секретный архив
В три часа ночи 28.07.96 г. постом милиции на автостоянке возле Ленинградского вокзала в машине „мерседес“, черный, № АР 319 X, РУС 77, был обнаружен труп молодого мужчины. По согласованию с МУРом, согласно вашему указанию, ФСБ была проинформирована об этом факте, и на место происшествия тут же выехала наша оперативная группа.
Труп находился в закрытой машине. После того как передняя дверь была вскрыта, произведен первый, предварительный осмотр пострадавшего. Следов насилия или пулевых ранений на трупе не обнаружено. В куртке погибшего обнаружен бумажник с крупной суммой денег, в рублях и долларах, пакет с документами: паспорт на имя Валерия Николаевича Сизова, водительские права и другие документы, удостоверяющие собственность В. Н. Сизова на машину и права на ее вождение. В спортивной сумке, обнаруженной в салоне, найдено: электробритва „Филипс“, пачка японских презервативов, трусы и другое нижнее белье, на дне – пистолет „глок-17“, который прилагается к рапорту. Также прилагается сумма денег, документы и предметы из спортивной сумки, перечисленные в Акте об изъятом имуществе.
Перед тем как отправить труп на медицинскую экспертизу и вскрытие, он, согласно вашему распоряжению, был представлен с/с Марику, который накануне дал информацию о том, что окружение объекта Комаровой Т. П. пыталось его завербовать на свою сторону. В погибшем владельце „мерседеса“ Марик опознал одного из тех, кто занимался его вербовкой. Он знает только его кличку – Кол.
Медицинское заключение о причине смерти владельца „мерседеса“ ожидается.
Приложение: Акт об изъятом имуществе.
Ст. лейтенант ФСБ Канатовский Н. И.»
Перечитав еще раз рапорт, Вениамин Георгиевич Миров, удовлетворенно вздохнув, подумал: «Хоть здесь я не промахнулся. Следует сделать первый вывод: уничтожаются свидетели – те, кто хоть что- то знает…» Миров посмотрел на обойму телефонов в правом углу своего большого письменного стола. Он с нетерпением ждал сообщений о том, как идет прочесывание местности вокруг коттеджей. Пока никаких результатов. И в определенном смысле это радовало Вениамина Георгиевича: значит, «БМВ» с драгоценным грузом не удалось вырваться из кольца оцепления и, может быть, сужающееся кольцо именно сейчас выводит его людей к той точке, где спрятана машина.
И еще руководитель операции «Золотая братина» с нарастающей тревогой и беспокойством ждал звонка из Рима – от Арчила. Зазвонил городской телефон.
– Здравствуйте, Вениамин Георгиевич! Я тут забегался по делам – столько всего накопилось… Секретарь мне передала, что вы звонили.
– Здравствуйте, здравствуйте, Иван Кириллович! Рад вас слышать. Как самочувствие?
– Абсолютно здоров! И простите, тоже вопрос: как? что?…
– Одно могу сказать… – Миров поймал себя на мысли, что сейчас поделится с директором музея тем интуитивным ощущением, которое пока никогда не подводило его. – Одно могу сказать: в течение ближайшего времени… ну, скажем, суток… в течение суток все разрешится. И я, Иван Кириллович, надеюсь на благополучный исход.
– Дай-то бог! – вырвалось у Любина.
– А теперь, Иван Кириллович, мой вопрос. Уж извините, крайне ограничен во времени. Скажите, пожалуйста, Никодим Иванович Воротаев… – Зазвонил внутренний телефон. – Один момент! Не кладите трубку.
– Хорошо, Вениамин Георгиевич.
– Да?
– Вениамин Георгиевич, ваш заказ выполнен. Три описи «Замок Вайбер, Пауль Кауфман – Н. Н. Толмачев» ждут вас в седьмом зале спецхрана.
– Благодарю! – Сердце Мирова учащенно забилось. – Через пятнадцать минут буду у вас. – Он положил трубку. – Иван Кириллович, скажите, Воротаев за все время вашей совместной работы в музее никогда не заводил с вами разговоров о «Золотой братине», об исторической судьбе сервиза, о том, почему отсутствует одно блюдо, где оно?…
– Простите, Вениамин Георгиевич, что перебиваю. Отвечаю: никогда! Если хотите уточнений, скажу так: складывалось впечатление, что этого человека вообще не интересуют экспонаты музея. Охрана, инструктажи по охране, точность, дисциплина – и в этом весь Воротаев.
– Спасибо… – Миров ненадолго задумался. – Мы еще поговорим с вами на эту тему более подробно. А сейчас, простите, спешу. Будут новости – первым их узнаете вы.
– Звоните, Вениамин Георгиевич, в любое время дня и ночи.
Спецархив бывшего КГБ закрыт для исследователей до сих пор. Часть его по шкале специализации новых структур, образовавшихся после реформирования громоздкого ведомства на Лубянке, перешла в ведение ФСБ. Спускаясь в подземные этажи архива, Вениамин Георгиевич Миров думал: «Да, познакомившись с историей „Золотой братины“ по папкам Любина, можно предположить, что есть еще одна сторона, стремящаяся завладеть сервизом. Вернее, могла быть, если учесть Никиту Толмачева. Хотя это давно прошедшее время. И я поделился этими мыслями с Арчилом. А Табадзе пошел дальше. Не бывает только прошедшего времени, – сказал он мне тогда. Надо еще раз признать, что это уникальный аналитический мозг, гениальный прагматик. Программа совершенна, когда она рождается не в металлических недрах компьютера, а в голове человека и в процессе участвуют душа, эмоции, сердце. В этом, по-моему, что бы мне ни говорили, принципиальная разница. И пока у России есть такие специалисты, как Арчил Табадзе, мы не пропадем. Ведь это он, изучив за одну ночь материалы в папках Любина, додумался и предположил: есть архив замка Вайбер. И сразу навел о нем справки. Ведь американцы, первыми появившиеся в замке весной 1945 года, потом, по специальной договоренности на самом верху, все ценности, которые там оставались к моменту появления союзников, и все захваченные документы передали советской стороне. Не знаю, не знаю… Но я чувствую… Чувствую: сейчас в зале № 7 спецхрана меня ждет нечто… Открытие? Потрясение?»
Седьмой зал был невелик, скорее – большая комната: несколько столов, похожих на школьные парты, на каждом – настольная лампа под белым металлическим абажуром.
– Здравствуйте, Вениамин Георгиевич, – приветствовал Мирова молодой человек в синем халате. – Для вас все подготовлено. Мне и нашего переводчика пришлось из выходных выдергивать.
– Не понимаю… Молодой человек улыбнулся:
– Ваш заместитель Арчил Тимурович достал меня вчера вечером в прямом смысле – знаете где? На водной спортивной базе под Истрой!
– Да как же он мог вас достать? – изумился Миров. – Ведь он вечером улетел в Рим!
– Нас достал его коллега… Простите, забыл фамилию. Скажу одно: на спортбазу за мной приехал
