type='note'>[268] кто верит, что можно прожить, питаясь хлебными крошками. За последние несколько лет я видел множество подобных людей. Они, может, не согласятся с тем, что я говорю о них, но, мне кажется, у всех у них есть что-то общее. Они прибыли сюда разными путями, с разными целями, отличаясь друг от друга не больше, чем шашки от домино. Но все — «кретины» в глазах рядового обывателя. Все — малость «со сдвигом». Каждый из них, по-моему, прошел войну, каждый — человек волевой, исключительно цельный. Идеальный материал для образования коммуны. Каждый по горло сыт сложившимся порядком и решил освободиться от однообразия каждодневной каторги, жить, как подсказывает душа. И готов приложить для этого все усилия. Они не требуют ничего фантастического, лишь право строить жизнь по собственному усмотрению. Ни один не состоит ни в какой партии, не является последователем каких-то доктрин, культов или измов, но все полны очень здравых и очень конкретных идей, как можно и нужно жить в эти черные времена. Они не борются за свои идеи, а все силы вкладывают в то, чтобы осуществить их на практике. Иногда идя на компромиссы, когда нет иного выхода, но всегда оставаясь верны главному. Приспосабливаясь к образу жизни соседей, но не к их образу мысли. Первыми критикуя себя, смеясь над собой, смиряя себя. Превыше всего ставя — человеческое достоинство. Сами подчас испытывая трудности, особенно в том, что касается «мелочей» быта, однако всегда приходя на выручку, когда ты в критическом положении. Оставаясь твердыми в своих убеждениях и не идя на поводу ни у кого.

Все они своим примером показывают, что можно почти ничего не иметь и тем не менее жить счастливо. Все женаты или были женаты. Все личности в высшей степени одаренные. Из них вышли бы прекрасные министры. Руководи они страной, они быстро поставили бы ее на ноги, не было бы надобности в революции.

Осознанно или нет, но именно это они и пытаются делать. Их цель — не еще более сильная и замечательная Америка, но мир, приспособленный к нуждам человека. Они жаждут возродить былой образ жизни, совместимый с человеческими устремлениями и соразмерный человеку. Не назад к безопасному уюту материнской утробы, но — прочь от дикости!

Когда я чуть выше говорил, что эти люди ищут самостоятельности, надеюсь, я выразился достаточно ясно. Что им нужно, так это быть независимыми настолько, насколько возможно. Независимыми, скорее, от внешнего мира, чем друг от друга. Хадсон Кимбол, который пошел в осуществлении этой идеи дальше всех, увидел, насколько это тяжело. Пытаясь обеспечить семью всем необходимым, он развел огород, завел коз, кур, кроликов, гусей, держит, если не ошибаюсь, еще и пчел, тем не менее его жене приходится давать уроки музыки, а самому ему — прирабатывать в городе, чтобы иметь хоть какую-то наличность для удовлетворения самых скромных потребностей. Он не позволяет себе никаких слабостей, никаких излишеств. Не курит, не пьет, то же и его жена. Они со своим восьми— или девятилетним ребенком живут, отказывая себе во всем, экономят, как могут, и все же едва сводят концы с концами.

С другой стороны, Джек Моргенрат живет неплохо. Больше того, я бы даже сказал, отлично. Работать старается поменьше — какая бы работа ни подворачивалась. Ровно столько, сколько нужно, чтобы прокормить жену и троих детей. У Джека две машины, тогда как у Кимболов ни одной. (Когда Кимболам нужно в город, им сперва приходится идти пешком две мили до шоссе и там ловить попутку. Они ложатся в темноте, чтобы сэкономить керосин.) Когда у Джека ломается машина, он сам разбирает мотор; уверен, он сделал бы и новый кузов, если бы понадобилось. Машина необходима Джеку, чтобы на ней подрабатывать. Как и грузовик. Иначе он не мечтал бы приобрести его.

Что до Уоррена Леопольда, архитектора, строителя, маляра, прекрасного плотника, то у него жена и четверо детей, может, самых воспитанных и счастливых детей во всем поселке. (Не считая детей Лопесов.) Его идея, или идеал, — устроиться так, чтобы можно было обойтись без дома (жить всем семейством в палатке или под скалой). Он любит строить дома, но свою профессию архитектора ненавидит. И на то есть веская причина: пока не станешь знаменитостью, вроде Фрэнка Ллойда Райта,[269] ты обречен проектировать дома, угождая вкусам людей, ничего не смыслящих в архитектуре. Короче говоря, приходится делать то, что тебе делать противно. Уоррен придумал отличный способ разрешить эту дилемму. Он строит дом по своему вкусу, живет в нем какое-то время, а потом продает любому, кому дом понравится. Однажды он заключил контракт на проектирование дома для некой богатой женщины, и та выплатила ему внушительный аванс. Будучи, мягко говоря, не в восторге от того, что хотела от него заказчица, Уоррен все же решил как следует постараться. Тогда у него было двое детей, и одному из них предстояло сделать несколько дорогих операций. (Как раз перед тем, как с ребенком случилось несчастье, я встретил Уоррена на улице в Монтерее. Он еще не пришел в себя от неожиданно свалившейся на него кучи денег. Он бы предпочел не получать аванса, но зато иметь полную свободу в осуществлении своих архитектурных идей. Вот какими словами он встретил меня: «Возьми у меня несколько сотен. Не знаю, что делать с такими деньжищами». Ему в голову никогда не приходило, что он мог бы жить на широкую ногу. Его это совершенно не соблазняло. Когда я отказался, он сказал: «Слушай, ты постоянно посылаешь в Европу продукты и одежду, — дело происходило сразу после войны, — возьми деньги и отошли тому, кто нуждается». Я снова отказался, на сей раз не столь решительно… Такой вот парень был этот Уоррен.)

Уоррен мог бы хорошо зарабатывать, занимаясь плотницким делом. Но его это не привлекает. Ему хочется иметь клочок земли, чтоб было там несколько фруктовых деревьев, огородец, кролики и куры, и пошли вы все к черту со своими двенадцатью с половиной долларами в день — или сколько там сегодня зашибают в день первоклассные плотники, по двадцать тысяч?

Но, возможно, мне лучше удастся передать ощущение краха и разочарования, которое в Америке склонны испытывать плотники, каменщики, инженеры и архитекторы, приведя несколько отрывков из письма одного студента из Египта, которого я взял на должность посыльного, когда был управляющим по кадрам в «Космодемоник телеграф компани». Была весна 1924 года, и Мухаммед Али Сарват покинул нашу контору, чтобы подыскать что-нибудь получше в Вашингтоне, округ Колумбия.