– Не бойся, я не заплачу ему, пока не увижу фотографии. Он придет за деньгами. Да и после этого не нужно опасаться. Он трус, и если я ему пригрожу по-настоящему, то он даже себе не признается, где был и что делал, а уж полиции – тем более.

Так успокаивал меня Сафет.

И правда, через час-полтора тот человек появился с фотографиями. Они оказались лучше, чем я ожидала. Их было около десяти. Сафет выбрал шесть, расплатился, фотограф быстро ушел. После обеда Сафет тоже ушел, обещая вернуться с паспортом сегодня вечером или завтра утром.

– Сафет, могу ли я вас о чем-то попросить? – спросила я ему вслед.

– Конечно. О чем?

– Я хочу опять позвонить родителям, если можно.

– О чем речь! Извини, совсем забыл об этом. Можно было бы сейчас, но я очень спешу. Мне нужно закончить несколько важных дел в городе. Завтра или сегодня вечером обязательно позвоним. Телефон у меня всегда с собой, так что не беспокойся.

С этими словами он вышел. Вечером я ждала прихода Сафета с большим нетерпением. Думала о своем будущем разговоре с родителями, о том, что бы я спросила их, о чем бы мы говорили. Но Сафет не пришел, и я немного обеспокоилась. Хазиля, похоже, поняла мое состояние и все время повторяла «о’кей, о’кей». Это было единственное слово, которое она знала по-английски.

В ту ночь я спала долго и спокойно. Мне снилось, как будто я на берегу моря, а небо выглядит так, как перед грозой. Пляж широкий и пустой, я хочу войти в воду, но мне, как ни странно, это никак не удается. Что-то все время мешало: то сильный прибой, волны, то какие-то голоса за спиной. Наконец я села на берегу и просто стала смотреть на море. Вдали показался корабль, который приближался, а потом опять оказывался вдали. В один из моментов, когда он был близко, я проснулась. Я бы очень хотела, чтобы кто- нибудь растолковал мне значение этого сна. Он так врезался мне в память, что его образы я могу себе представить в мельчайших подробностях и сейчас.

Сафет пришел на следующий день около одиннадцати. Он знал, что я жду его с нетерпением, и, как только сел, сразу достал мобильный телефон. Как и в первый раз, он набрал международные коды, а потом передал мне трубку, чтобы я набрала свой белградский номер. Руки у меня дрожали от волнения. Наконец послышались гудки. После пятого или шестого гудка взяли трубку.

– Алло, – услышала я голос матери на другом конце провода.

– Мама, это я, ты меня слышишь?

– Дорогая моя, это ты! Слава богу, ты позвонила! Откуда ты звонишь? Позвать папу? Он внизу возле дома. Когда ты будешь в Белграде? – Посыпались на меня вопросы один за другим.

– Мама, мама, я только хочу сказать, что у меня все хорошо. Не зови папу, передай от меня привет, я опять позвоню через несколько дней. Вы здоровы?

– Да, здоровы, солнышко мое. Молимся Богу, чтобы тебя поскорее увидеть. Мы уж думали, ты никогда больше не позвонишь! Четыре года прошло. Мы уже о чем только не думали, все перебрали, я всегда… – И мама заплакала.

Я кое-как успокоила ее обещанием, что мы очень скоро увидимся. Вот доделаю еще кое-какие дела – и сразу в Белград. На прощание я передала приветы папе, Чеде и всем, кто обо мне спрашивает.

– Я всем рассказала, что ты звонила, они поверить не могли, кто-то и до сих пор не верит. Думают, что я спятила, что это все мое воспаленное воображение, – говорила она сквозь слезы.

– Давай сейчас закончим разговор. Я очень вас люблю, жду, когда смогу обнять и поцеловать. Поцелуй за меня папу! До следующего разговора, пока, – сказала я.

В ответ прозвучало:

– Хорошо, доченька.

Я опять заплакала, и Сафет ждал, пока я успокоюсь. Хазиля принесла кофе и рахат-лукум. День сразу показался мне прекрасным и солнечным, и еще больше я обрадовалась, увидев положенный Сафетом на стол паспорт. Это был английский паспорт. По нему меня звали Маргарита Хопкинс. Я широко улыбнулась.

– Значит, теперь я больше не шведка? – спросила я у Сафета.

– Больше нет, а что тебе мешает стать англичанкой, они тебе все же ближе, чем шведы, – отозвался он с улыбкой.

Я проснулась около девяти. Было солнечное утро, я чувствовала себя прекрасно. Теперь, после того как я поселилась в доме на окраине Стамбула, окруженная заботой Сафета, откуда собиралась отправиться в Сербию, я почувствовала, сколь разительно все изменилось. Мне удалось оставить позади образ рабыни, который я носила последние несколько лет, забыть о безнадежности той ситуации. Да, я не могла выходить из дома, но я понимала, что обо мне заботятся люди, которые полны дружелюбия и понимания, что рядом со мной мои друзья.

После завтрака я какое-то время сидела за столом, пока Хазиля убиралась в комнате. По радио передавали инструментальную музыку. Я все больше думала о Белграде. Вернее, он постоянно был у меня в мыслях, у меня в голове проносились образы родителей, брата Чеды, друзей, соседей – я ужасно соскучилась.

Мой взгляд упал на телевизор, который стоял в углу. Я не помню, когда смотрела ТВ последний раз. Я спросила Хазилю, надеясь, что она поймет меня, работает ли телевизор. Она только пожала плечами, но по моему жесту поняла, что я имею в виду, и начала подключать провода. Наконец появился звук, а затем и изображение. Хазиля принесла пульт, и я стала переключать каналы. Телевизор транслировал кабельные каналы, и я остановилась на какой-то музыкальной программе. Когда мне это надоело, я начала искать что- то другое и наконец нашла, что искала, – новостной канал. На весь экран показали карту Югославии, точнее, бывшей Югославии – с новыми государствами, когда-то республиками единой страны. Я буквально вся ушла в слух. Диктор сообщал о каких-то переговорах, санкциях, мирном урегулировании. Я только поняла, что речь идет о конфликте на территории, которую я покинула четыре года тому назад. Новости скоро закончились, вернее, перешли к другим мировым событиям, и я пошла на второй этаж в свою комнату.