Мириам, я прислушивался к тому, что он будет делать.
Он секунду постоял, затем тихо зарыдал и стал медленно спускаться по лестнице осторожными шагами. Как человек, который должен держаться за перила.
Я в первый раз был днем у Гиллеля в комнате.
В ней не было никаких украшений, как в тюрьме. Тщательно вычищенный и посыпанный белым песком пол. Никакой мебели, кроме двух стульев, стола и комода. Деревянные полки справа и слева по стенам.
Мириам села против меня у стола, и я принялся за восковую модель.
– Нужно иметь лицо перед собой, чтобы найти сходство? – робко спросила Мириам, только для того, чтобы нарушить молчание.
Мы старались не встречаться взглядами. Она не знала, куда девать свои глаза, мучась стыдом за жалкую обстановку, а у меня горели щеки от раскаяния, что я ни разу не позаботился узнать, чем живет она и ее отец.
Но что-нибудь надо было ответить!
– Не столько, чтобы уловить сходство, сколько для того, чтобы судить о том, верен ли внутренний образ. – Произнося эти слова, я чувствовал, какой фальшью звучали они.
– Долгие годы я слепо следовал ложному принципу, будто необходимо изучать внешнюю природу для того, чтобы творить художественное произведение. Только в ту ночь, когда Гиллель разбудил меня, во мне открылось внутреннее зрение: истинное созерцание с закрытыми глазами, исчезающее, как только они открываются, – вот дар, которым хвалятся все художники, но в действительности недоступный и одному из целого миллиона.
Как решился я говорить о возможности проверять непогрешимое суждение внутреннего зрения грубыми средствами глаз!
Мириам, по-видимому, думала то же самое, судя по удивленному выражению ее лица.
– Вы не должны понимать этого так буквально, – пытался я поправиться.
Она с большим внимание следила, как я водил грифелем.
– Должно быть, очень трудно перенести это потом в совершенной точности на камею.
– Это механическая работа, или близкая к тому…
– Вы покажете мне камею, когда она будет готова? – спросила она.
– Она и предназначена для вас, Мириам.
– Нет, нет, этого не надо… это… это… – я видел, как дрогнули ее руки.
– Даже такой мелочи вы не хотите принять от меня? – быстро перебил я ее. – Я бы хотел позволить себе сделать для вас большее.
Она быстро отвернула лицо.
Что я сказал! Я, очевидно, глубоко обидел ее. Это прозвучало намеком на ее бедность.
Мог ли я исправить это? Не сделаю ли я еще хуже?
Я попытался.
– Выслушайте меня спокойно, Мириам. Прошу вас об этом. Я так обязан вашему отцу, – вы представить себе этого не можете.
Она неуверенно посмотрела на меня – очевидно не поняла.
– Да, да, бесконечно многим. Больше, чем жизнью.
– За то, что он вам тогда помог, когда вы были в обмороке? Это ведь так понятно.
Я чувствовал: она не знает, какие нити связывают меня с ее отцом. Я осторожно нащупывал, до каких пределов я могу идти, не выдавая секрета ее отца.
– Я думаю, что духовная помощь важнее материальной. Я разумею помощь, вытекающую из духовного влияния одного человека на другого. Вы понимаете, что я хочу сказать этим, Мириам? Можно излечить человека не только физически, Мириам, но и духовно.
– И это?..
– Да, и это ваш отец сделал со мной, – я схватил ее за руку. – Неужели вы не понимаете, что у меня должна быть потребность доставить какую-нибудь радость, если не ему, то по крайней мере близкому ему человеку? Имейте только хоть немного доверия ко мне! Неужели у вас нет никакого желания, которое я мог бы выполнить?
Она покачала головой.
– Вы думаете, я чувствую себя несчастной?
– О, нет! Но, может быть, у вас бывают заботы, от которых я мог бы освободить вас? Вы обязаны. Вы слышите? Вы обязаны разрешить мне разделить их с вами! Ведь вы живете здесь оба в темной затерянной улице. Вы, конечно, должны. Ведь вы так еще молоды, Мириам, и…
– Вы ведь тоже живете здесь, господин Пернат, – перебила она, улыбаясь. – Что вас приковывает к этому дому?
Я остановился. Да, да, это верно. Почему я собственно жил здесь? Я не мог себе объяснить этого. «Что приковывает тебя к этому дому?» – бессознательно повторял я. Я не мог придумать никакого объяснения и на мгновение забыл, где я нахожусь. Тут вдруг я очутился где-то высоко… в каком-то саду… в волшебном аромате цветущей бузины… взглянул вниз на город…
