происходящее здесь. Приходько не опасался этого. Он думал над тем, как незаметно передать информацию.

Американец, пивший пиво, медленно встал и пошел в сторону туалета. Станислав Николаевич напрягся и, выждав, несколько минут, двинулся в ту же сторону. Они встретились на пороге зала и даже сам ЦРУшник не почувствовал того, что ему в его карман упала крохотная кассета. Англичанин получил ее у стойки бара, когда стоявший сзади Приходько журналист из «Правды», случайно толкнул его. Станислав Николаевич выпил еще пару порций виски и, кивнул симпатичной рыжеволосой девушке, направился в ресторан. Девица, выждав положенное время, подошла к его столику.

– Если ты не прочь и у тебя есть несколько часов, – Приходько специально шептал громко, чтобы его было хорошо слышно, – то давай пообедаем и поедем ко мне на дачу – отдохнем.

Девушка внимательно посмотрела в его глаза и согласно кивнула. Он заказал еду и с удовольствием принялся есть и пить. Девчонка была в меру умна и прекрасно говорила на английском и французском. Ему было легко, а ей весело. Чтобы быть до конца последовательным и еще раз убедить тех, кто будет потом смотреть пленку, он, легко поддерживая ее под локоть, вывел свою спутницу из ресторана, сел с ней в такси и поехал на дачу. Вечер был так же прекрасен, как и день. Когда, в девятичасовом обозрении, политический обозреватель Би-би-си осторожно намекнул, что Россия на грани военного переворота, Приходько рассмеялся и почувствовал себя легко и свободно. Вашингтон сказал об этом часом позже.

А через два дня танки Кантемировской дивизии вошли в Москву и страна узнала о создании ГКЧП. Приходько окончательно убедился в правоте Чабанова, когда увидел дрожащие руки Янаева. Из своего опыта он знал, что не профессионалы убивают от страха и неуверенности в своих силах. Здесь было и то, и другое.

Вечером этого же дня к Анфисе Петровне, добработнице Николая Дружины, приехала дальняя родственница из Пскова. Девушка месяц назад кончила техникум и хотела пристроиться на работу в столицу.

– Мама сказала, – чистые голубые глаза доверчиво и беззащитно смотрели на Анфису Петровну, – что вы мне поможете советом. У нас там сейчас такая карусель, что только в комке или в бардаке заработать можно, а у вас столица.

Похоже, девчонка была так глупа, что даже не слушала ридио и не смотрела телевизор. Хозяйка, наливая ей очередную чашку чая, и подставляя ближе болгарский конфетюр, отвела глаза:

– Да ты разве не слышала, что у нас тут творится?

– Не-е-ет, – девчонка распахнула свои глазищи и чему-то испугалась.

– Переворот у нас, ГКЧП, танки на улицах города. У резиденции президента России, которую сейчас, почему-то, стали Белым домом звать, баррикады строят. Соседский Витька там днями пропадает. Прибежал нынче на рассвете, взял буханку хлеба, да банку соленых огурцов и убежал. Мне его мать сказала, что он крикнул ей напоследок, мол оружие там раздают, драться собираются.

Девчонка вскрикнула и прикрыла тонкой ладошкой рот:

– Господи!

– Вот и я так вскрикнула, когда хозяину-то моему про это рассказывала, – удовлетворенно усмехнулась простоте деревенской девчонки Анфиса Петровна, – да он успокоил. Никто, говорит, в Москве стрелять не будет, это Ельцину с похмелья приснилось, вот он и чудит, чтобы быстрее власть у Горбачева забрать.

– А хозяин-то у вас,добрый? Может быть и мне так же, у кого-нибудь?..

Анфиса Петровна рассмеялась:

– Так просто это не делается. Он человек государственный и к нему абы кого не подпускают, я уже не говорю, что этому надо специально учиться. Как, что подать, когда, с какой стороны положить…

Девчонка не дышала.

– А я могу этому научиться?

Она была так непохожа на соседских детей, своих сверстников, которые в ее возрасте уже курили, целовались на подоконнике их подъезда и на любое замечание отвечали грубостью, что Анфисе Петровне захотелось хоть словом поддержать родственницу, потому что помочь она ей не могла. Она сама попала в штат хозуправления ЦК КПСС двадцать лет назад с помощью такой организации, что ей об этом и вспоминать не хотелось.

– Трудно у нас и учиться трудно. Надо сначала где-то в ресторане или кафе поработать, потом, если тебя заметят, то могут забрать куда-нибудь повыше – в дом отдыха или санаторий, а там, – она тяжело вздохнула, – у нас тоже не сахар. К примеру, Дружина, он не только человек строгий, но и дотошный. Все у него расписано по минутам. Куда, когда, с кем и зачем.

– Что же он, – охнула девчонка, – и ест, и спит по графику?

– Да, – поджала губы Анфиса Петровна. – Вот каждый день в тринадцать тридцать он приезжает домой на обед, но обедает только стаканом молока и сухариком. А молоко это привозят на специальной машине ровно за десять минут до его прихода.

– Разве такое возможно, – девчонка опять всплеснула руками, – что же он всегда-всегда в одно и то же время пьет молоко? А если жена, там, или дети – выпьют и ему не достанется?

– Молока привозят ровно поллитра, – снова усмехнулась женщина, – я наливаю его в бокал и заношу в кабинет, где он отдыхает, ровно в тринадцать тридцать пять – за две минуты до того, как он его выпивает.Потом он тридцать минут отдыхает и никто не смеет его в это время беспокоить. Только если по телефону из Кремля позвонят, а так – все домашние на цыпочках ходят.

Родственница видимо затосковала и с всхлипыванием принялась прихлебывать горячий чай, потом она подняла голову и вздохнула:

– Вот со временем у меня ничего не получается. Я все время куда-нибудь опаздываю или прихожу раньше.

Один из людей Приходько, записывавший разговор с микрофона, укрепленного в заколке для волос девушки, игравшей роль родственницы добработницы Дружины, улыбнулся и чиркнул что-то в своем блокноте.