Устроя таковой прехитростнейший ков,Наслал богатыря сего не очень кстатиЛюбимую свою столицу разоряти.А ты, о душечка, возлюбленный Скаррон[4]!Оставь роскошного Приапа пышный трон,Оставь писателей кощунствующих шайку,Приди, настрой ты мне гудок иль балалайку,Чтоб я возмог тебе подобно загудить,Бурла́ками[5] моих героев нарядить;Чтоб Зевс мой был болтун, Ермий[6] ― шальной детина,Нептун ― как самая преглупая скотина,И словом, чтоб мои богини и божкиИзнадорвали всех читателей кишки.Против Семеновских слобод последней роты[7]Стоял воздвигнут дом с широкими вороты,До коего с Тычка[8] не близкая езда;То был питейный дом названием «Звезда»,В котором Вакхов ковш хранился с колесницей,Сей дом был Вакховой назначен быть столицей;Под особливым он его покровом цвел,В нем старый сам Силен, раскиснувши, сидел;Но злых откупщиков противно Вакху племяСмутило к пьянству им назначенное время,Когда они на хмель лишь цену наднесли,Ужасны из того беды произросли,Вино со водкою соделались дороже,И с пивом пенистым случилось само то же;Дороже продавать и сладкий стали мед.Тогда откупщики, взгордясь числом побед,На Вакха в гордости с презрением смотрели,И мнят, что должен он плясать по их свирели.Но Вакх против того иное размышлял.«Иль мне оставить то́ ― с похмелья закричал. ―Какие из сего вперед я вижу следства?Лишусь я моего дражайшего наследства:На водку, на вино цена уж прибыла,Для пьяниц за алтын чарчоночка мала,И если бы в таком случа́е несчастливомХотел бы пьяница какой напиться пивом?К несчастию его, дороже и оно.Не станет действовать ни пиво, ни вино.Не большая ль теперь случилась мне обида,Как нежели была Юноне от Парида?Или я не могу повергнуть сих затей?..»Уже он закричал: «Робята, дай плетей!»Но вздумал, что сие бессмертным непристойно,Хоть дело, по его, плетей сие достойно,Но сан ему его дурить не дозволял,Он инако отмстить обиду помышлял,И рек: «Когда я мог ругавшуюся мноюДостойно наказать прегорду Алкиною,Презревши некогда мой праздник, сам ПентейОтведал и дубья, не только что плетей;Не эдакие я безделки прежде строилНад теми, кто меня в пиянстве беспокоил».При сих речах его смутился пьяный зрак;Он сел на роспуски, поехал на кабак,Неукротиму месть имея в мыслях рьяных.О стеночке лепясь, приходит в шайку пьяных.Тогда был праздный день от всех мирских сует:По улицам народ бродил лишь чуть был свет,Вертелися мозги во лбах у пьяных с хмеля,А именно была то сырная неделя[9].Как мыши на крупу ползут из темных нор,Так чернь валила вся в кабак с высоких гор,Которы строило искусство, не природа,Для утешения рабочего народа;Там шли сапожники, портные и ткачиИ зараженные собою рифмачи,Которые, стихи писавши, в нос свой дуютИ сочиненьями как лаптями торгуют;Там много зрелося расквашенных носов,Один был в синяках, другой без волосов,А третий оттирал свои замерзлы губы,Четвертый исчислял, не все ль пропали зубыОт поражения сторонних кулаков.Там множество сошлось различных дураков;Меж прочими вошел в кабак детина взрачный,Картежник, пьяница, буян, боец кулачный,И словом, был краса тогда Ямской он всей,Художеством ямщик, названьем Елисей;Был смур на нем кафтан и шапка набекрене,Волжаный кнут[10] его болтался на колене,Который пьяный дом лишь только посетил,Как море пьяных шум мгновенно укротил;Под воздухом простер свой ход веселый чистым,Поехал, как Нептун, по вод верхам пенистым.[11] Прости, о муза! мне, что так я захотелИ два сии стиха неистово воспел;Тебе я признаюсь, хотя в них смысла мало,Да естество себя в них хитро изломало,Чрез них-то, может быть, хвалу я получу,Отныне так я петь стихи мои хочу;
