разговаривают за работой или играя, а Ханна бегала вокруг стола, расставляя вторые блюда. Клер, откинувшись назад, смотрела на Эмму и думала, что же с ней случилось.

Казалось, она то вспыхивала, то блекла, почти как будто все они улавливали только ее отблески сквозь плывущие по небу облака. Но даже когда она была с ними, говоря или смеясь, ее веселость и даже красота казались какими-то лихорадочными, она становилась болезненно хрупкой, будто того и гляди умрет, словно ее счастье (а она выглядит счастливой, думала Клер), было временным и она это знала, и все оно "вмещалось полностью в этот недолгий ужин в День Благодарения.

Надо попытаться еще раз вывезти ее отсюда, подумала она. Может быть, она уже созрела для путешествия по Европе. Или еще куда-нибудь. Может быть, теперь она не будет так упираться.

— Ты его видела, Клер? — спросила Роз.

— Извини, — сказала Клер. — Я не расслышала.

— Друга Ханны, Форреста; по ее словам, он говорит, как настоящий поэт. Ты его видела?

— Нет. Поэт? Мне бы хотелось это услышать. Но Ханна нам такой возможности не давала.

— Я знаю, что не давала. Я собиралась. На самом деле мне не нравится скрытничать, ты же знаешь, — покраснела Ханна.

— Ты думаешь, он нам не понравится? — спросила Джина.

— Ох, милая, ты как будто говоришь о кавалере. В этом-то вся и неловкость.

— Ладно, расскажи нам о нем, — сказала Джина.

Даже если он не твой кавалер, ты ведь проводишь с ним много времени, правда?

— Не так уж млого. О, как хорошо пошел у нас кукурузный хлеб, у меня есть еще…

— Нет, не надо, — твердо сказала Джина. — Давай, Ханна, брось это. Разве он жулик? Или грабит богатых и раздает все бедным? Или он охотится за стариками и уговаривает их… Извини. Не то сказала. Расскажи нам что-нибудь о нем. Сколько ему лет?

— Он говорит сорок восемь, но мне кажется, что, ближе к сорока. — Ханна сидела очень прямо, гордо подняв голову, как будто накапливая достоинство в качестве оплота перед тем, что они могут сказать, и даже, подумала Клер, перед своими собственными сомнениями. — Важнее всего то, что он блестящий поэт и учитель, его ученики его любят…

— А где он преподает? — спросила Роз.

— В Нью-Йоркском Университете. Он преподает американскую и английскую литературу и поэзию, но говорит, что вся эта деятельность вроде сироты современной школьной системы и надо обращать на нее больше внимания. Он говорит, что в нашу эпоху поклонения технологии, нам нужно место, где будут обучать поэзии и объяснять людям, насколько мы все не в себе. Вместо того, чтобы восхищаться факсами, говорит он, мы должны восхищаться Вордсвортом, и Элиотом, и Дереком Уолсоттом. И, должна сказать, мне это кажется справедливым — я никогда не испытывала необходимость в факсе, но красота поэзии мне всегда была в жизни нужна.

— Итак, он хочет, чтобы было место, где учат поэзии, — сказала Джина, — и что это за место?

— Вот, это-то и есть самое волнующее. Он собирается построить Центр Поэзии Икситера, убежище для поэтов, где они смогут писать, проводить семинары, чтения и конференции.

— А на что он собирается его строить? — резко спросила Роз.

— О, у него есть деньги. Или почти так. Один человек обещал ему, что даст все что нужно и он нашел здание! — старый особняк рядом с университетом, и как только он получит деньги, то начнет его перестраивать.

— А кто этот «один человек»? — спросила Роз.

— Очень богатый человек, который любит поэзию и верит во взгляды Форреста.

Джина подняла голову:

— А этот человек — женщина?. — Да.

— Женщина старше пятидесяти?

— Да.

— Шестидесяти? Семидесяти? Восьмидесяти?

— Ей восемьдесят два, — замялась Ханна. — По правде сказать, он очень славно общается со стариками.

— Да, но среди сотрудников у него есть мужчины? — поинтересовалась Джина.

— Нет. Нет, и по правде говоря, он предпочитает женщин. Но он очень честен, и миссис Мэнесхербс точно знает, что делает. У нее куча денег, но нет детей и она любит поэзию.

— И Форреста, — сказала Джина, криво усмехаясь.

— Она восхищается им и обожает его, как и я. И как только она вернется из Англии, они закончат все бумажные работы, и она даст ему денег на центр и вклад на то, чтобы его поддерживать. — Ханна поглядела на Клер. — Форресту была нужна наличность, чтобы выкупить особняк, на который еще кто-то положил глаз. Пока миссис Мэнесхербс была в Англии, я ссужала его деньгами, которые он отдаст, как только получит вклад от нее.

— А что, если она передумает? — спросила Эмма. Ханна поджала губы. Она поглядела вниз, на свои сжатые руки, и Клер поняла, что именно этого она и боялась — что деньги вообще не вернутся, и в результате она просто выбросит на ветер пятьдесят тысяч Клер. — Я верю, что она не передумает, — сказала Ханна.

— Ты с ней встречалась? — спросила Роз. — Что она такое?

— Нет, — смущенно сказала Ханна. — Я хотела с ней встретиться, но она уехала в Англию, прежде чем мы договорились.

— Он держит своих женщин раздельно, — пробормотала Роз Джине.

— Неправда! — вскрикнула Ханна, и ее глаза засверкали. — Роз, хотя мы знаем друг друга недавно, но достаточно долго, чтобы ты смогла составить мнение о моих способностях оценить ситуацию и принять решение.

— Ты права, — сказала немедленно Роз. — Извини.

— Сколько ты ему одолжила? — спросила Джина.

— Это неважно, — сказала Клер. Она положила свою руку на руку Ханны. — Я доверяю оценкам Ханны, и если она верит Форресту, то и мы должны верить. И мы все должны надеяться, что все кончится благополучно. Кто-нибудь хочет еще тыквенного пирога, или попозже?

— О, нет, позже, — сказала Джина. — Давайте сыграем в пинг-понг, или на биллиарде или попрыгаем и утрясем все изысканные яства, которыми нас укормила Ханна.

— Только сначала позаботимся об этом, — заявила Роз и принялась складывать тарелки. Джина занялась стаканами и через минуту, снова ожив, Эмма бросилась им помогать.

Клер встретилась взглядом с Ханной.

— Спасибо, — пробормотала Ханна. — Я должна была тебе сразу сказать, но я вспомнила всех тех людей, которые бродили вокруг твоей квартиры, отлавливали тебя в проходной и стучали в двери, все, чтобы вытянуть у тебя деньги, и каждый приводил свои доводы, говорил, что верное дело… и мне не хотелось, чтобы ты восприняла меня так же, как и их.

— Я бы тебя также не восприняла бы: ты член семьи, — сказала Клер. — Хорошо бы, конечно, если бы ты сказала мне сразу, но я рада, что ты сделала это хоть сейчас. И я надеюсь, что все будет, как ты считаешь. Ради тебя же.

— И тебя. И Форреста. Жизнь это не забава, ты знаешь, и если уж выпал шанс… — Ханна снова села. — Погляди на Эмму. Она уже давно ничего не делала по дому.

— Ты думаешь, это надолго?

Ханна проследила, как Эмма сновала от кухни в столовую и обратно, немного порывисто, и неся слишком много посуды сразу. И как раз в это мгновение она уронила стакан — тот разбился вдребезги у ее ног.

— О, Боже! — вскрикнула она и рухнула на колени. — О, нет, нет, ну почему это случилось? — Она подняла глаза, полные слез. — Все было так отлично, так замечательно, я не хотела…

— Эмма, малышка, все в порядке. — Клер присела рядом и обхватила дочь руками. — Все в порядке, это ведь только стакан, не волнуйся! Конечно, все отлично, это самый славный день Благодарения, который у нас был. Ну же, иди помоги на кухне, а я подмету здесь…