Над лесом взвилась зеленая ракета, описав полукруг высоко в небе. Мы тотчас же прекратили огонь. И сразу многоголосое «Ур-ра-а-а! Ур-ра-а-а!..» донеслось к нам из-за леса. Выскочив из окопа, мы тоже инстинктивно вознамерились куда-то бежать! Размахивая пистолетом, вперед выскочил Аверьянов, призывая к атаке!.. Я остановил его:
— Куда вы ведете людей?! Ведь за проволокой минное поле!
— Эх, черт возьми! И откуда оно взялось, это минное поле?! Вы знаете, как бы мы помогли нашим, ударив с фланга, — с обидой и горечью высказался командир взвода.
Между тем крики «ура!», прерываемые частыми вспышками автоматно-ружейной стрельбы, все удалялись от нас. Времени было уже 8.20, а немецкая артиллерия почему-то еще молчала. Посоветовав Аверьянову укрыть на всякий случай своих людей, я побежал в дзот.
— Быстро! Вызовите мне комбата! — попросил Зину.
Она принялась зуммерить, но в это время завизжал другой аппарат. Я снял трубку и услышал голос подполковника Горшунова:
— Ну, как там пришлась наша картошка? По вкусу?
— Ваша картошка попала прямо в баланду, — ответил я. — А насчет вкуса узнаем немного позже. Но почему до сих пор молчит немецкая артиллерия?
— А она и должна на время замолчать, так как наши специальные батареи вовремя позаботились об этом, — сказал подполковник.
Меня вдруг охватила какая-то радость и гордость за наших артиллеристов, за наше энергичное командование дивизии, и я громко закричал в трубку:
— Передайте нашим славным артиллеристам и командиру дивизии наше большое солдатское спасибо за их хорошую работу!
— Хорошо, хорошо, передам! У нас с ними хорошая связь. А где же твой командир? Ты что же, опять сам командуешь?
— Нет, теперь не командую. Но командира возле меня нет. Он повел людей в атаку.
— Да что ты! — удивился подполковник. — Вот какого орла мы тебе послали!
— Опять вы все «мне» да «мне» посылаете, словно я у вас тут какой-то наместник, — обиделся я.
— Да нет же, мы так не считаем. Но ты ведь там старший офицер и лучше других знаешь людей и обстановку. На кого же нам больше опереться, как не на тебя? — возразил Горшунов.
— Я, конечно, благодарю за доверие, но не пора ли кому-то еще побывать здесь и познакомиться с обстановкой? Четвертые сутки люди не видят горячей пищи. Уже и мостик через ручей сделан.
— Это ты правильно говоришь, мы это дело исправим, — пообещал Горшунов.
В районе атакующих послышались частые разрывы мин и снарядов, усиленно затрещала пулеметно- автоматная стрельба. Прервав разговор с подполковником, я выхватил из рук Зины трубку и закричал:
— Товарищ третий, что там у вас случилось?
— Немцы атакуют новыми силами, — ответил Александров. — Мы выгнали их из леса на поляну, но из леса с противоположной стороны наступают свежие силы, открыли пулеметный огонь и бросаются в частые контратаки. Филатов залег со своими людьми, ведет интенсивный огонь по наступающим цепям. Пошлите мне остальных людей и передайте обстановку выше. Потребуйте подкреплений. Нам очень трудно. Придется вернуться обратно, — добавил он.
Передав Аверьянову приказ командира, я вновь связался с Горшуновым и подробно передал ему сложившуюся обстановку. К обеду на командном пункте накопилось много раненых. Зина еле справлялась с перевязкой и эвакуацией. Работала быстро, уверенно, временами обращаясь к нам, чтобы помогли переложить тяжелораненого.
К вечеру вернулся на свой командный пункт и командир батальона, усталый и охрипший. В дзоте стоял полумрак, в дальнем углу мигала коптилка, густо гудели комары. Солдаты, одни сидя, другие полулежа, обмахивались от них зелеными вениками, неистово ругая бога и всех святых. Командир сидел у коптилки, низко опустив голову, о чем-то думая. Завизжал зуммер, и он нехотя снял трубку, устало ответил:
— Третий слушает. Да что атака? Атака была успешной, выгнали их из лесу за нашу первую линию. Да что толку?! Закрепить успех у меня нечем! Что вы мне даете в день по чайной ложке?! Разве это подкрепление?! Дайте мне больше людей! — закончил Александров и положил трубку.
Поздно вечером, впервые за все время боев, подошла кухня. Обрадовались ей, как долгожданной гостье. Загремели котелками, разыскивали ложки, кружки.
— Связной! — позвал командир. — Термосы есть у нас?
— Я не знаю, товарищ старший лейтенант, — виновато ответил связной.
— Как не знаешь?! Разыскать! В чем понесете ужин в роту?! — возмутился командир.
Связной забегал по дзоту, не понимая, где искать да и есть ли здесь таковые? Он еще ничего тут не знал. Знала здесь все только медсестра Зина — почти единственный старожил. Как домовитая хозяйка, она подбирала все потерянное, забытое, оставшееся без владельца, и хранила в местах только ей известных. Она же сохранила и термосы.
Позвонив Филатову, я предупредил, что скоро им принесут горячий ужин.
— Вот это здорово! — воскликнул он. — А у нас, кажется, начинается порядок. Знаете, как уже надоела сухомятка!
— Я-то знаю, но вот беда: «отцы города» недопонимают, — сказал я.
Положение на левом фланге постепенно стало улучшаться. Теперь на нас работали два полка артиллерии, несколько батарей РГК[13], подошли «катюши». У немцев же артиллерия значительно ослабела, однако они не прекращали попыток сбросить нас в Волхов и вводили в бой все новые силы. Но и мы теперь получали подкрепления нарастающими темпами. Ночью к нам прибыл целый батальон мотомеханизированной пехоты. Правда, без «мото». Моторам у нас здесь нечего было делать. Зато какие люди прибыли! Солдаты на подбор! Чистые боевые орлы! Редко у кого не было орденов и боевых медалей. А у командира их, капитана Алексеева, вся грудь была увешена орденами и медалями.
Редко встречаются такие люди, как капитан Алексеев. В нем как-то сочетались и Рахметов Чернышевского, и Базаров Тургенева. Это был человек волевой, смелый, мужественный и закаленный — как Рахметов; и отчаянный, безрассудно упорный, фаталист, холодно смотрящий на мир, — как Базаров. Молодой, стройный и красивый, капитан Алексеев выглядел геройски во всех отношениях. Его команды были лаконичные, ясные и хорошо понятные. Исполнялись они быстро, четко и аккуратно. Как Наполеон, стоял он на берегу реки, командуя разгрузкой и эшелонированием батальона. Его постоянно окружала группа солдат и офицеров, готовых выполнить любой его приказ.
К сожалению, нам мало что пришлось узнать о нем. Будучи студентом третьего или четвертого курса мединститута, он добровольно ушел на фронт в июне 41-го. Окончил после первого ранения краткосрочные курсы командиров, и ему сразу поручили командовать ротой, а затем и батальоном. Бесшабашно смелый, исключительно сообразительный, умный и талантливый командир, и одновременно яркий, обаятельный человек, теплый и чуткий с товарищами, за что пользовался беспредельным уважением и любовью всех окружающих. Ему трудно было возразить, еще труднее было с ним не считаться. За семь-восемь месяцев войны он успел получить три ранения, орден Ленина, орден Красного Знамени, орден Красной Звезды и несколько медалей.
Получив такое солидное подкрепление, мы всю ночь расставляли силы, готовясь к новой схватке с врагом. А немцы тем временем готовились к новому решительному штурму.
Рано утром артиллерийские наблюдатели, не обнаруженные до сих пор немцами, сообщили, что против нас сосредоточено около полка пехоты, много ротных и батальонных минометов, что по лежневке подвозятся боеприпасы.
Александров сразу же высказал мысль, что хорошо бы дать по ним огнем «катюш». Доложили генералу Замировскому. Немцы находились от нас не далее двухсот метров, а местами и ближе, на что и указал генерал, предложив нам посерьезнее обсудить и подготовить этот вопрос. Генерал был прав. Фактически это означало вызвать огонь на себя, так как естественное рассеивание снарядов в полете
