щелканьем, чириканьем... Ничего этого не было. Фронтовой лес покинули все. Даже самые маленькие пичужки. В нашем фронтовом лесу было тихо, как в могиле. Наш лес просыпался угрюмо и молча.
Мы тоже молчали и тихо, стараясь не создавать шорохов, внимательно осматривались вокруг. Ходов сообщения не было, и местность ровная, первая защита здесь — толстое дерево либо быстрый нырок на землю, но нужно вовремя услышать выстрел или свист снаряда — иначе опоздаешь раз и навсегда.
Мы двинулись к крепости. Лес по маршруту рос какими-то купами — мы то еле пробивались сквозь чащу, то оказывались на поляне, почти лишенной растительности, то брели по редколесью. Обойдя искомый объект слева, мы вышли на высотку, заросшую лесом. Отсюда крепость была видна очень хорошо. И комдив вдруг забегал с биноклем, как заядлый фоторепортер, примеряясь с одной, с другой стороны. Крепость довольно солидно заросла лесом, кустарником и высоким бурьяном, однако ее конфигурация и развалины строений различались довольно ясно. Несомненно, это была древняя твердыня, но сохранилась лишь ее подземная часть. В бинокль было хорошо видно, что построена она из плиточного камня, в изобилии залегавшего вокруг, но сейчас над поверхностью возвышались лишь развалины круглых башен — расчистив, немцы превратили их в дзоты. В каменных стенах были видны старые и недавно пробитые амбразуры. Внутри обширного двора курганом возвышались руины когда-то огромного строения — здесь-то и происходило оживленное движение, о котором говорил комроты, — именно под руины въезжали на автомашинах и подводах немцы.
Закончив с рекогносцировкой крепости, мы опять молча, с большими предосторожностями, маскируясь за стволами и ветками, вернулись на КП роты, откуда, не задерживаясь, нас вел комдив, прошли по прямой километра три на север и увидели перед собой бушующую Нарву. Своими планами полковник не делился, однако мы видели и чувствовали, что он куда-то торопится. Вышли на берег, и полковник потянул нас к лодке.
— Садись! — первым ступая в лодку, скомандовал наш командир. — Жора, ты — за руль, а ты, солдат, останься на этом берегу. Лодку тебе пригонят, — это лодочнику. И уже взялся за весла. — Э-э-эх люблю поработать ранним утречком... — налегая на весла, говорил полковник, одним гребком бросая вперед лодку на целый метр.
Сильное течение сносило нас влево, но полковник гнал и гнал лодку к правому берегу.
Переплыв реку, мы оказались под высоким обрывом, там, наверху, стояла одна из батарей артполка дивизии. Приказав автоматчикам возвращаться и вернуть лодку, мы с полковником поднялись наверх по вырубленным в круче ступеням.
Не принимая рапорта командира батареи, быстрыми шагами мы углубились в лес и через несколько минут оказались на КП артполка.
— Вот что, Сидор Карпович, — садясь за стол обратился к командиру артполка комдив. — Я сейчас обнаружил замечательное место для позиций батареи: прямой наводкой по крепости! Ты понимаешь, слева от крепости, в лесу, есть высотка, с которой крепость видна, как на ладони. — Кивком показал на меня: — Мы только что оттуда с майором. Осматривали и высотку, и крепость. Так вот, если вкопать на той высотке две-три пушки, эту крепость можно разделать под орех, конечно, в сочетании с навесным огнем других батарей. Нужно этой же ночью переправить туда 76-мм батарею ЗИСов, вкопать и хорошенько замаскировать. Действовать осторожно, осмотрительно, чтобы ни малейшего подозрения. Если потребуется, лучше растянуть немного время, но от немцев операцию скрыть. Ясно?
— Ясно, — подтвердил комполка.
— Бумажный приказ я тебе передам сегодня же, — добавил комдив. — Ну а теперь угости-ка нас завтраком! Знаю, что у тебя повар — артист! Ну-ка, позови его сюда.
Вошел совсем еще молодой повар, среднего роста, с глазами вразбежку. Весело улыбаясь, прямо с порога прокричал:
— Здравия желаю, товарищ полковник!
— Привет, привет, Женя! — не вставая, произнес полковник. — Ну-ка, дорогой, сообрази нам на завтрак что-нибудь повкуснее. — Хлопнул его дружески по плечу: — Только смотри не отрави нас, а то знаешь, кто со мной пришел?
— Ну что вы, товарищ полковник... — хотел было обидеться повар.
Но полковник, улыбаясь, искоса поглядывая на меня, приложил палец к губам и зашипел:
— Тс-с! Инспектор! — и почему-то расхохотался. — Помнишь, Женька, как до войны ты боялся инспекторов? — И опять они оба чему-то рассмеялись.
Командир дивизии тут был свой человек. Он командовал здесь, распоряжался, обращался со всеми запросто, по-дружески, словно он вырос с этими людьми, с ними возмужал и закалился. Все здесь ему было известно, понятно и ясно.
Впрочем, так он вел себя всюду, где мы с ним побывали. Он в лицо знал почти всех лучших солдат, сержантов, старшин и офицеров дивизии. Любил их, заботился о них. Восхищался ими и возвышал их по заслугам. Разумеется, оно так и полагается, но далеко не каждый командир обладает такими способностями, а лучше сказать — талантом.
Возвратились мы на КП дивизии только к обеду. Бессонная ночь давала себя знать, но до сих пор полковник не подавал вида. Лишь после обеда он подошел и взял меня под руку:
— Ну, майор! Вот теперь пошли отдыхать.
— Благодарю за приглашение, товарищ полковник, но мне нужно еще зайти в политотдел и закончить до вечера одну работу.
— А-а-а, — протянул полковник, — ну тогда смотри сам.
Быстро прошелся по амуниции, расстегнув воротник, манжеты, ослабив поясной ремень, и не лег, а просто свалился на койку и тут же уснул.
— Удивительный человек, ваш командир дивизии, — сказал я замполиту, когда мы вошли в его кабинет-отсек в блиндаже.
— Это правда, незаурядный человек, — согласился подполковник. — А вот с первого взгляда кажется всем немного чудаковатым.
— Он и мне сначала таким показался и, признаться, некоторое время был мне неприятен, только постепенно я убедился, что человек он замечательный; правда со своими, какими-то простецкими особенностями. Но и то правда, что делу они не только не мешают, но полковнику во многом даже и помогают.
— Понимаете, он никогда и ничего не делает ради личной карьеры, личной славы и блеска, личного авторитета. Я это сразу заметил и за время нашей совместной работы убедился, что не ошибся в первом впечатлении. Больше того, попадись ему на глаза такой карьерист в дивизии, любого звания, положения, — немедленно выгонит. И терпеть не может подхалимов: невзирая на чины и заслуги, тут же — публично, донага — обдирает таких людей, осмеивает и выгоняет. Но уж для кого командир дивизии — истинный защитник и опекун, так это для людей честных и самоотверженных, воюющих с врагом не за страх, а за совесть. Таковым, собственно, он и сам является. Не переносит парадности, шумихи, показухи, а пуще всего обмана не терпит. За это его вся дивизия любит и уважает. Так что к трусам, изменникам — беспощаден он, как палач; к провинившимся — строг, как прокурор; а к отличившимся — заботлив и внимателен, как отец родной. Я уж не говорю о смелости, личной храбрости. Бесстрашен до риска. Тут надо бы командиру окоротить себя. Уже три раза успел в госпиталях побывать по ранениям, причем один раз со сквозным пулевым ранением в грудь. Что вам еще сказать?.. Прирожденный воин и командир.
Так охарактеризовал своего командира дивизии его заместитель по политической части.
Сам же заместитель был человеком совершенно другого склада. Моложе своего командира, он был человеком с уравновешенным и несколько суховато-официальным характером. Интеллигентный, внимательный и предупредительный собеседник. Ничего лишнего и чопорного ни в делах, ни в словах. На фронт ушел с четвертого курса института. А сейчас вся официальная часть дивизии лежала на его плечах. Он редактировал все сколько-нибудь серьезные приказы и решения дивизии. Держал под неослабным вниманием дивизионную печать, руководил всей партийной и хозяйственной жизнью дивизии, не упуская из
