запойствия добре помогает, а избавления от блудные страсти надо преподобного Мартиана просить либо преподобного Иоанна многострадального.
– Можно Иоанну молиться, верно, – согласилась мать Таисия. – А о сохранении злых чар – лучше священномученикам Киприяну да Иеритипии.
– Им, им, истинно так, – подтверждала старица Мелетина. – О господи, а мне и молитва не помогает. Голову всю разломило и опять, чую, трясовица хочет напасть.
– Читай, Мелетинушка, канон преподобному Марою, он целитель трясовичной болезни, – советовала мать Таисия.
Ночь зимняя долга. Сморился Прошка и остался на отдых до утра в избе акулиновщины, а отец Демид с Трофимом и Филимоном среди ночи пошли еще к хлыстам, где как раз о ту пору радение в самом разгаре бывает.
Многие старообрядцы с отвращением плевались, когда заходила речь о хлыстах, и испытывали к ним суеверный страх, как к нечистой силе. Попав хоть однажды на хлыстовское сборище, опрометью кидались прочь, крестились и пугливо шептали:
– Оборони, господи, и помилуй от такой напасти.
А вот отец Демид и некоторые другие даже вельми почтенные по возрасту старцы, вроде бы давно уже пережившие силу страстей, охотно бывали на хлыстовских радениях, чтобы, глядя там на других, повспоминать свою молодую пору. Тем – на радость, себе – на пригожество. Были и такие, что совсем уходили в хлыстовщину. Нравилось им смотреть, как сходятся мужи и жены, отроки и девицы на ночное плещевание и бесстыдный говор, на бесовские плясания, хребтами и животами виляние, ногами скакание и топтание, головами кивание. Истошные кличи и срамные песни оглашали хлыстовскую горницу, и на тех сходбищах было мужам, старцам и отрокам пагубное шатание, а женам и девам неотразимое падение. Многим раскольщикам противно было то бесовское действо, и святыми отшельниками оно отвергнуто, а хлысты ревностно называли себя белыми голубями, самыми праведными, истинно божьими людьми.
Зачинатели радений заповедали своим последователям: неженатые – не женитесь, женатые – разженитесь. Не воруйте, ибо кто хотя бы единую копейку украдет, тому ту копейку положат на том свете на темя, и лишь когда от адского огня она расплавится, тогда только человек получит прощение за содеянное им воровство. Но если хлыст, божий человек, велит ограбить, убить кого или лишить хоть себя самого жизни, то повинующийся собрат должен исполнить приказанное без раздумий. И будет то не преступлением, не грехом, а исполнением воли, внушенной человеку самим богом. В своих проповедях хлысты говорили, что они подобны птицам-голубям, а потому надо креститься сразу двумя руками, – птица ведь не летает одним крылом! Нельзя произносить слова «черт», «дьявол», «сатана», чтоб не осквернять языка, а говорить надо – «враг божий». Женщинам не позволялось носить наряды и украшения, а голову следовало повязывать платком низко к самым глазам.
Отцу Демиду хлыстовское радение было не в диковину, а Филимон с Трофимом как вошли в горницу, так и замерли, остановившись в дверях. Собравшиеся хлысты занимали все лавки, а перед ними на середину горницы вошли в круг четверо мужиков и баб. Спустили они с себя по пояс белые рубахи и, взяв длинные полотенца, развесили их по плечам и, припрыгивая, стали кружиться посолонь, а сидящие на лавках руками плескали им. И запевалась молитвенная песня:
«Пивом» называлось кружение по горнице.
А сидевшая в красном углу «богородица» выкрикивала:
Отец Демид приметил молодую, лет шестнадцати, послушницу и поманил к себе пальцем. Она нехотя подошла, выжидающе остановилась, не поднимая глаз.
– Пойдешь со мной, – сказал ей Демид.
Послушница отвернулась.
– Не… не хочу.
– Не я зову, а дух святой велит тебе со мною идти, – внушал ей отец Демид. – Веди к себе в боковушку.
И, подчиняясь велению «святого духа», послушница заторопилась, убежденная, что исполнит волю божию.
Филимон и Трофим не решались последовать примеру Демида и тоже подозвать какую-нибудь, но не оказались после радения обойденными. Филимона приглядела себе сама хлыстовская «богородица», а Трофим достался одной из ее подручных, в чаянии, что новоприбывшие потом обратятся в их собратьев, божьих людей, белых голубей.
Самый тяжкий грех, по учению хлыстов, это гордость. Целомудрие девицы или честная жизнь вдовы – не что иное как смертный грех человеческой гордыни, когда вовсе не подобает беречь себя. Да и в соитие впадают они, божьи люди, не по своей воле, а по велению святого духа. И не грех это, а, как и в других раскольничьих скитах, лишь простое падение, которое можно всегда легко замолить. И какой может быть в соитии грех, когда птица-голубь, под видом коей изображен святой дух, на людских глазах со своей дружкой целуются, прославляют любовь. И они, божьи люди, приравнивают себя к голубям.
VIII
Пуще огня, пуще змеи подколодной опасался Андрей Денисов женского пола. Еще в молодости наслушался он от перехожих старцев и сам в книгах вычитал, что женская лепота опаснее всякого другого соблазна и что многих строгой жизни подвижников враг рода человеческого, сиречь дьявол, старается уловить в свои сети именно женской греховной красотой. В книгах писано, что в древние времена в безлюдных пустынях египетских и фиваидских преподобным отцам беси чаще всего в женском образе появлялись и на всякое коварство пускались, чтобы греховностью очернить чистоту богоугодного человека. То – в пустынях, в единоборстве с крепкими духом отшельниками так бывало, а в Выговской пустыни как отрешиться поселенцу от злосчастных женских чар и прелестей, когда они в каждом скиту могут тебя одолеть. Прислушается он, Андрей Денисов, о чем говорят молодые послушники и благочестивые иноки, но вместо ожидаемых благоспасаемых слов – про баб да про девок речь. И никак не искоренишь этого.
Здесь псалтырь читают, там – сладкозвучными голосами поют канон богородице, и тут же, в святой обители, подлинно что бесовские действа хлысты творят. Да и в каждом другом скиту стариц и белиц во множестве, и каждая из них на утехи горазда. Никакой строгостью, никакими запретами отвадить их от того невозможно, а в случае чего старцы за них заступятся, и только ветхая дряхлость сможет угасить их пыл.
