аваров.
В эти кризисные годы «государевы посланцы носились во все концы, не жалея ни себя, ни лошадей. В кои-то веки у них в мыслях не было ничего, кроме стремления исполнить волю короля. За невыполнение полагалась смерть. «Повинуйтесь!» – кричали они священникам, охотившимся на лис, и пьянствующим владельцам поместий. В кои-то веки они говорили устами короля: «Очиститесь от подлостей и непристойностей и снимите с себя роскошные одежды! Как вы можете веселиться, когда голод стоит у ворот!»
Когда королевские посланники встречали дворян, одетых в новые красивые короткие плащи, испещренные яркими полосами, они повторяли слова Шарлеманя: «Что хорошего в этих крошечных салфетках? Они не укроют во время сна и не защитят всадника от ветра и дождя».
Шарлемань ездил верхом в своей выцветшей шерстяной голубой мантии, и за ним следовали его дочери с вооруженным эскортом. Их юные голоса валькирий возносились над ним на вечерне. Он ехал верхом по разоренной земле, и отчаяние терзало его сердце. Но его присутствие и веселость придавали силы измученным людям.
У подножия возвышающихся стен кафедрального собора он заявил, что собор не будет посвящен святому Мартину, покровителю франков, или святому Арнульфу, прародителю его семьи, но будет носить имя милостивейшей Божьей Матери. Церковь Девы Марии, говорил он, будет воздвигнута в знак благодарности.
Подобно тому как его присутствие вселяло надежду, так и его обстоятельное планирование внушало уверенность. Человеческие существа бессознательно уповают на лучшее, и в это трудное время Шарлемань олицетворял их чаяния. Их будущее зависело от него.
Он не избегал трудностей, потому что сознавал возложенную на него ответственность. Он некоторым образом отличался от того Шарлеманя, который командовал парадом своих войск в пустынной стране аваров. Испытывая недостаток в способностях великого короля, он играл роль такового.
Это оказало на него определенное воздействие. Впервые он осознал, что ему надлежит всегда быть в центре событий. Держа в своих руках все средства сообщения – каковы бы они ни были, – он свободно мог поддерживать связь со всеми границами и посылать доверенных лиц для исправления положения в какой- нибудь удаленной области вместо того, чтобы ехать самому, как он это неоднократно проделывал в прошлом. И заканчивалось все это тем, что, победив в Ломбардии, он терпел поражение в Саксонии; отправившись в страну аваров, терял границу в Пиренеях.
Целеустремленный король франков немедленно загорелся этой идеей и начал строить планы, хотя и не совсем такие, какие можно было от него ожидать. Едва уяснив себе всю выгоду от персонального централизованного правления, он сразу же решил сосредоточить все в одном-единственном городе. В стране франков должен быть, так сказать, свой Рим.
В то время географическим центром его владений мог быть Серебряный город (Страсбург) или даже Женева. Но Шарлемань предпочел тишину и безмолвие в Аква-Гранум. Вероятно, его тянуло к горячим источникам и охотничьим угодьям; вероятно, ему не хотелось покидать родные долины Рейна и Мааса. Каковы бы ни были его соображения, нет никаких сомнений в том, что Шарлемань твердо решил основать свою столицу в Аква-Гранум. И последняя стала столицей под более привычным названием Ахен или Экс.
Для украшения своего города он попросил разрешения у папы Адриана вывезти из Равенны громоздкую статую Теодориха Великого. В королевских хрониках 794 года записано: «Король вернулся во дворец, называвшийся «Аква», и отпраздновал там Рождество Христово и Пасху».
Хроники повествуют также о том, что в тот год умерла королева Фастрада в Сент-Олбени в Майнце. Шарлемань не стал хоронить женщину, принесшую ему столько бед, в церкви Святого Арнульфа рядом с Хильдегардой. Эпитафия была написана новым другом короля, готом Теодульфом, и содержала только сухое восхваление. Во Франкском государстве вассалы Шарлеманя почувствовали облегчение от смерти сеющей раздор королевы.
Король франков никому никогда не позволял оказывать на себя чрезмерного влияния. Он женился на Лютгарде, бесхитростной женщине не старше Ротруды. Девушка, которая могла бы быть его любовницей, была тщательно вышколена Ангильбертом в духе королевского величия, и он же научил ее читать. Кроткая и ласковая, она нравилась Алкуину, который узрел в ней «женщину, преданную Богу».
Возможно, Лютгарда напоминала королю образ покорной Хильдегарды. И робкий характер Лютгарды сформировался на его родине. Именно поэтому казалось, что инстинкт Шарлеманя неудержимо влечет его к родным источникам.
В бурные годы с 792-го по 795-й он сражался не за то, чтобы завоевать новые владения, а за то, чтобы сохранить свое родное королевство франков, свое наследство, за которое нес ответственность. Он возобновил дружеские отношения со своими вассалами франками, игнорируя запросы «чужеземцев». Город Экс лежал в уединенной долине, полной воспоминаний о поющих менестрелях, родовых поместьях и охоте. Шарлемань благодарил Бога за то, что сохранил свое королевство. Однако пока ему не пришлось извлечь из этого какой-то пользы.
Он привел в движение те силы, которые должны будут вынудить его покинуть свое убежище в бассейне рек Рейна и Мааса. Во-первых, маркграфы пограничных областей вроде бы восстановили мир на границах. У саксов не было возможности связываться с аварами. А из самой страны аваров пришли такие удивительные вести, что казались почти невероятными.
Пипин со своими воинами-лангобардами пробился вперед к Дунаю. Войска баваров перешли реку по новым мостам для соединения с ними. Аварские князьки, оказавшие сопротивление, были уничтожены. Среди кочевников возникли распри, и они убили своего кагана. Арно из Зальцбурга привел своих священников и дал обет сделать то, что делали первые апостолы, – «сначала учить невежественных, а потом обращать их в истинную веру». Свирепые сербы и хорваты не давали покоя слабеющим аварам. Благодаря этой раздробленности Эрик из Фриуля переправил свое войско через Тису – куда не смог добраться Шарлемань – и вывел к вершинам, лежавшим за венгерской равниной. Славянский вождь указал Эрику путь к скрытому от посторонних глаз Кольцу.
Эрик пробился сквозь земляные курганы и бревенчатые стены Кольца и захватил сокровище аваров.
На 15 повозках, каждую из которых тянули четыре быка, Эрик вез в Экс это сокровище вместе с повиновением аваров Шарлеманю.
Ничто не могло бы взволновать христианский мир так, как эти новости. Алкуин, вне себя от счастья, восхвалял Эрика за «его силу и доблесть в битве с врагами имени Божьего». Алкуину казалось, что победа была одержана благодаря мудрости и могуществу его короля «Давида». «Несомненно, Христос поверг к ногам твоих солдат этих гуннов, издавна наводивших страх своей свирепостью и отвагой».
Гот Теодульф, поэт, восторженно писал: «Он пришел к Христу, этот гунн с заплетенными волосами. Он подчинился вере, он, кто был так дик и свиреп».
Неустрашимый Арно послал своих миссионеров вокруг «озера Балатон, за реку Рабу и даже к реке Драве в место ее соединения с Дунаем».
Верующим людям казалось, что в смирении и покорности самых опасных язычников не обошлось без руки Божьей.
В итоге Шарлемань обнаружил, что его приветствуют как победителя в той единственной войне, в которой он не принимал участия, и считают создателем «христианской армии», которую он годами безуспешно пытался сформировать.
Более того, сокровище аваров превзошло все ожидания. Старательный гном Эйнгард выразил свое изумление: «Никогда еще на людской памяти не доставалось франкам такой добычи в деньгах и драгоценностях. Во дворце кагана и в походных лагерях язычников после битвы нашли столько золота и серебра, что гунны, похоже, годами копили свои сокровища».
Безусловно, так оно и было. Подобно гуннам Аттилы, восточные кочевники собирали колосья после жатвы – драгоценные церковные сосуды и слитки золота и серебра, золото, которым платили выкуп, и огромные суммы денег, используемые для подкупа. И это продолжалось более двух столетий. Одна из повозок Эрика, к слову, была битком набита золотыми бокалами, персидской парчой, венецианскими шелками, расшитыми жемчугом, хрустальной посудой, оружием, украшенным драгоценными камнями,