Ингельхейме или Вормсе.

В Равенне короля дожидался умелый солдат Эрик, герцог Фриуля, страж горного хребта, за которым бродили авары. Там его также ожидали граф Вероны и другие франки. Шарлемань приказал им собрать свои войска, чтобы приветствовать своего короля Пипина. Таким путем он собрал небольшую, но боеспособную армию.

И тут случилось нечто непредвиденное. Шарлемань подпал под чары мертвого города. Каким-то странным образом город показался ему знакомым, хотя он никогда раньше в нем не бывал.

Забыв, по всей видимости, баварский кризис, Гримвальда и вынужденных заложников доброй воли Беневента, он рыскал среди осыпающихся стен, словно охотничья собака по следу. Круглую, поросшую мхом громаду гробницы Теодориха, прямоугольный, увенчанный куполом Витали с мозаичными портретами Юстиниана[24] и императрицы Феодоры, восхитительное пурпурное внутреннее убранство гробницы неизвестной женщины, Галлы Пласидии, где он чувствовал себя словно под сводом ночного неба, усыпанного золотыми блестками, – все это он внимательно осматривал, стараясь запомнить все подробности и детали.

Избрав дворец Теодориха своей резиденцией, Шарлемань шагал через двор к собору с куполом и просиживал там часами, изучая длинную колоннаду из разноцветных мраморных колонн.

Когда бы он ни входил в этот покинутый дворец, Шарлемань проходил мимо гигантской статуи Теодориха, короля готов, твердой рукой объединившего Италию. Гот Теодорих, разоритель, увековеченный в бронзе, стал великим Теодорихом, другом человечества. Шарлемань был потрясен.

Еще одно обстоятельство сильно потрясло его. Рим, несмотря на все его удивительные виды и возвышающиеся до неба здания, был все-таки творением языческого мира, недоступного франку. Тогда как Равенна строилась руками христиан в дни первых Отцов Церкви. Более того, на ней лежал отпечаток характера умных энергичных правителей, Теодориха и Юстиниана, – город стал памятником этим людям. Шарлемань читал писания Отцов Церкви – или ему их читали в обеденное время, – и теперь он смог очень хорошо оценить многочисленные проблемы раздробленной Италии, которые Теодор их и Юстиниан решили, хотя и разными способами. С интересом изучая дело их рук, Шарлемань расспрашивал у духовных лиц Равенны о подробностях жизни этих правителей.

Но большую часть времени он лично осматривал Равенну. Его спутникам она казалась тесной и сырой, окруженной заросшими камышом болотами. Однако Шарлемань сам проплыл на лодке по илистому каналу до заброшенного порта. Оттуда он вышел на Адриатику, водный путь на восток, к островам Венеции, Истрийским горам и аванпостам Константинополя.

Изучая местность, Шарлемань вдруг понял, почему Равенна кажется ему знакомой. Ее водные пути, болота и нетронутая трава на равнине, протянувшейся к далеким холмам, напомнили ему место отдыха его молодости – долину Аква-Гранум.

Контраст между этой миниатюрной столицей с христианскими дворцами и церквями и глушью постоялого двора Аква-Гранум, должно быть, поразил его. Равенна заключала в себе памятники веков. В зеленой долине Шарлеманя были только заброшенные бараки римского Шестого легиона и его собственный охотничий домик.

Пройдет год, и франк попросит согласия папы римского на то, чтобы убрать настенные мраморные плиты, дворцовые колонны и даже бронзовую статую великого гота для перевозки в страну франков. Не важно, что это будет геркулесова задача – перетащить такие массивные куски цивилизации через Альпы.

Между тем Шарлемань подзадержался в Равенне. Направляясь к знакомым перевалам, он быстро повел свой отряд в Альпы. Но позади он оставил Пипина вместе с герцогом Эриком и боеспособной армией, собранной во Фриуле.

К июлю Шарлемань вернулся на Рейн и созвал совет в Вормсе. Как только духовные лица собрались в большом зале, он поддался соблазну и рассказал о примечательных событиях своего путешествия. «Радуясь и вознося хвалу Господу, – утверждают хроники, – король-властелин поведал своему духовенству и вельможам обо всех многочисленных явлениях, с которыми ему пришлось столкнуться во время путешествия».

По-видимому, он старался, чтобы мысли его советников были заняты только этим, а сам тем временем удостоверился, что Тассилон никак не откликнулся на требование Адриана. Шарлемань действовал без дальнейших обсуждений. Фактически он уже все распланировал, и ему нужно было только отослать приказы с гонцами своим стражам границ – Эрику, ожидающему во Фриуле, и Герольду, расквартированному с армией бывших мятежников, тюрингов и саксов, на баварской границе. Приказано было быстрым маршем вторгнуться в Баварию, имея своей целью Зальцбург.

В очередной раз став во главе конницы франков, Шарлемань посадил людей и животных на баржи, чтобы подняться вверх по течению Рейна. Вскоре он уже плыл по Леху[25] , спеша по направлению к Аугсбургу (городу Августа). С юга и северо-запада вторглись две другие армии, чтобы добраться до горных долин Баварии к началу осенних бурь.

Застигнутые врасплох этим непредвиденным вторжением с трех сторон, Тассилон вместе с супругой не могли собрать войско для оказания сопротивления. Баварская армия не была призвана к оружию. Пешие воины-горцы не могли закрыть входы в долины перед стремительными всадниками Шарлеманя. Епископы в церквях, которым Арно рассказал об указе Адриана, не стали призывать к сопротивлению Шарлеманю.

Несмотря на слезы своей супруги, Тассилон ничего не мог поделать, кроме как покориться человеку, перехитрившему его. В своей обычной учтивой манере он выехал навстречу с безоружной свитой и подарками – золотыми изделиями и богатой одеждой, украшенной драгоценными камнями.

«Он вложил свои руки в руки великого короля, – повествуют хроники, – и отдал ему в знак покорности герцогство, которое получил от короля Пипина».

Шарлемань хорошо помнил, как этот самый Тассилон бросил больного Пипина в Гаскони 30 лет назад. Он спросил, правда ли, что у Тассилона, как он слышал, есть великолепный скипетр. (Ни один вассал не имел права обладать им.)

Из груды подарков гордый бавар вытащил золотой скипетр, увенчанный миниатюрной головой в короне.

– Я сделал это, – спокойно произнес он, – для тебя, мой кузен.

Получив дань от Арихиза и богатые подарки от Тассилона, чтобы вознаградить свои вооруженные войска, Шарлемань повернул обратно к Рейну, где его ждала Фастрада в своем любимом дворце в Ингельхейме. Как только он уехал, разразились октябрьские бури.

Его всадники разъезжались по своим домам, коротко бросая придорожным постоялым дворам: «Мира и счастья». Король сдержал данное им обещание. Они проделали долгое путешествие без единого сражения. Но они не получили ни золота, ни трофеев, которых ожидали от короля. Об этом позаботилась Фастрада.

Пока подданные Шарлеманя в мире и счастье праздновали Рождество, сам он не рассчитывал, что это мирное положение дел продлится всю зиму.

Использовав скорость своих всадников, повелитель франков силой вырвал вынужденное изъявление покорности от кузена, который его ненавидел. Тассилон за 30 лет привык к независимости; у него были сыновья, наследующие его трон. У него была жена, которая никогда не преклоняла колени перед Арнульфингом. Его баварская армия осталась нетронутой.

Так же как Шарлемань, дальновидный Агилулфинг понимал, что в их споре выигрывает не тот, у кого полномочия от Адриана, а тот, кто правит Баварией. Немного золота в подарок, новая клятва и выдача дюжины заложников были равносильны вынужденному действию. Тассилон обязательно окажет вооруженное сопротивление, и Шарлеманю придется иметь дело еще с одним Витукиндом.

Но как будет сопротивляться бавар? Призовет на помощь аваров, природных врагов самого христианского короля, короля франков.

Упорядочив свои мысли, Шарлемань провел зимние месяцы в бесконечном писании писем или, скорее, их диктовке с определенной целью. В посланиях говорилось о его ответственности за охрану границ христианства от славян и аваров. Алкуину он задал вопрос, не является ли их задачей расширение границ христианского мира. Разве Виллехад, родственник Алкуина, не освящал свой новый собор в Бремене (Бреме) на дальнем берегу Везера? Обрадовавшись, Алкуин написал Арно, «Орлу Зальцбурга», что славный король в