петь хвалебные гимны. Будучи старшим по возрасту и глубоко влюбленным, Ангильберт представлял ее безжалостно приговоренной к непорочности, как ее тетя Гизела, или к порабощению, как Хильдегарда, ее дорогая матушка.

У Берты не было подобных опасений. Она гримасничала, стараясь подразнить его, она танцевала перед ним на тропинке, и, когда он продолжал хранить угрюмое молчание, она ласково спрашивала: «Что вас печалит, мой друг?»

И она крепко обнимала его своими сильными молодыми руками.

Спустя годы, когда Шарлемань попросил своего паладина описать Берту в стихах, Ангильберт написал: «Она светится, как цветок из венка ее служанок. В ее мелодичном голосе, ясном лице и гордой походке отражается образ ее царственного отца».

Шарлемань остался доволен стихами.

Едва закончился 786 год, Шарлемань отправился освобождать свою восточную границу, хотя это не представлялось возможным. Осенью на совете паладины резко выступали против. Герольд, брат Хильдегарды, хранитель Баварской марки, рассказал, насколько горд был Тассилон в своем стремлении сохранить независимость в горах Баварии, и, если на него нападут, он моментально объединится с сильными аварами. Тассилон уже убил франкского графа, хранителя итальянской границы.

– За это, – настаивал Шарлемань, – он должен предстать перед судом страны франков и быть судим.

Он не мог простить своему кузену Тассилону старого преступления – дезертирства и нового предательства – как понимал это Шарлемань, – состоявшего в поисках союза с его врагами именно тогда, когда ему приходилось тяжелей всего в саксонской войне.

Честный Герольд описал, насколько безопасно чувствует себя Тассилон за естественными укреплениями Баварских Альп, окруженными ущельями и озерами, которые протянулись до Зальцбурга и истоков Дуная в стране аваров. Герольд добавил, что Тассилон обладает силой могущественного короля и его просто так не обойти.

– У нас есть друзья в баварских церквях и монастырях. Пошли приветственные послания, добрый Герольд, епископу Зальцбурга и добавь, что мы навестим их до следующего Рождества.

Стойким паладинам это было не по душе. Они хорошо понимали зависть Шарлеманя к богатым и гордым баварам, к их королевской династии Агилулфингов, более древней, чем приобретающие влияние Арнульфинги. Супруга Тассилона приходилась сестрой Дезире. Неужели кровавая распря с лангобардской династией никогда не закончится миром?

Сенешаль Адульф, еще не остывший от жестокой борьбы с бретонцами, уведомил своего короля, что сами франки не хотят так скоро куда-то отправляться. Победа над саксами досталась им дорогой ценой. Два года они не сеяли и не снимали урожая со своих земель; даже оставаясь в живых, они теряли родственников и боевых коней.

– Тяжела ноша для самых преданных. Чтобы содержать одного пехотинца на войне, нужны результаты трудов троих крестьян на родных полях: на снаряжение вооруженного всадника идет урожай с фермы. Тот, кто верен и откликается на твой призыв к оружию, разоряется; тот, кто находит отговорки, чтобы остаться в своем поместье, богатеет. Конечно, они могут позволить себе платить пени. Не бери в армию преданных людей в этом году.

– Одни защищают других! – гневно выпалил король и замолчал.

Его паладины сказали правду. Он не мог столкнуться с новым бедствием вроде Синталя.

– А что, если мы проделаем путешествие, – предложил Шарлемань, – без сражений?

Всем показалось, что он предлагает одну из загадок Алкуина. Они не могли придумать никакого ответа.

Когда совет закончился, Адульф с горечью спросил у Герольда:

– Может быть, Господь всемогущий заставит аваров уклониться от битвы или превратит великолепного Тассилона спустя тридцать лет в верного вассала? Ответь мне, брат!

С полным на то основанием Шарлемань не решился сказать, что у него на уме. Он до сих пор держал в мозгу давнюю смутную мысль – объединить могущественную нацию христиан в единых надежных границах. После Ронсеваля он не упоминал о христианской армии. Тем не менее фризийские христиане оставались лояльными, в отличие от своей языческой родни. Благодаря этому они были такими же верноподданными короля, как и дворяне из Рейнской области.

Но его дворяне никогда этого не признают. Также не станут они снаряжаться и отправляться вместе с ним в поход, покидая свои семьи, если он скажет им правду: «Нас, франков, слишком мало. Мы вымрем, если не сольемся с другими нациями, чтобы создать единый христианский народ, который будет жить».

Он осознал теперь, что именно таков был план Пипина.

Новые знания принесли ему некоторое облегчение. Разве Августин не предсказал, что после краха римского правления придет спасительное Царство Божье? Разве не призывал проницательный Адриан людей молиться во всех христианских землях после победы над саксами и установления мира?

Шарлеманя это обнадежило. После совета он послал своих паладинов вызвать франков с Рейна не на битву, а для того, чтобы совершить долгое зимнее путешествие. Затем он призвал верноподданных из алеманнов, тюрингов и саксов собраться в начале лета на посту Герольда на баварской границе.

Введя в заблуждение своих офицеров, Шарлемань затем приготовился обмануть Тассилона с помощью Адриана, верного друга баваров.

Тассилону он послал мягкое распоряжение явиться в Ингельхейм, чтобы ответить на обвинения в дезертирстве, клятвопреступлении и предательстве. Находчивому бавару не составит труда уклониться от подобного вызова.

Вместо того чтобы дожидаться ответа своего враждебного кузена на это предложение, большой и сильный рейнский монарх обратился к своим самым верным сеньорам, восточным франкам, чтобы те собрали всадников-ветеранов и снова отправились вместе с ним в поход. На этот раз с наступлением зимы. Он обещал им, что теперь их путешествие не закончится битвой.

Самый старый из них припомнил тот первый зимний переход через Альпы и усомнился в словах Шарлеманя. Все указывало на войну в Баварии. Но в верхнем течении Рейна Шарлемань повернул к перевалу горы Жов, открывавшему путь в Италию.

Он смеялся над их мрачным настроением.

– Какие ужасы мерещатся вам на этой дороге? – подзадоривал он. – Вы будете праздновать Рождество в Городе Цветов[22], вы обретете душевное спокойствие у гробниц апостолов в Риме, и вы будете гостями прекрасного, богатого герцогства Беневент.

Веселость Шарлеманя отвлекала его спутников от дурных предчувствий.

– Такого покоя и радости, – ворчали они, – нам никогда не доводилось знать.

– Тогда поезжайте с легким сердцем и доброй волей, и вы их узнаете сейчас.

С этим головным отрядом воинов он поднялся на заснеженный перевал. С ним не было его семейства и святых отцов. Никакой обоз не тащился за быстрыми всадниками. Пипин Карломан, десятилетний король Италии, сопровождал отца.

На этот раз Шарлемань не взял с собой Фастраду.