Дриниан первым встал на вахту, и корабль, описав плавную дугу вокруг южной оконечности острова, взял курс на восток.
Несколько дней прошло превосходно. Люси думала о том, что ни одной девочке в мире ещё не везло так, как ей, когда, просыпаясь по утрам, она видела на потолке солнечные зайчики, отражённые морем, и, оглядывая каюту, замечала чудесные вещи, которые ей подарили на Одиноких Островах: тельняшку, морские сапоги, хронометр, зюйдвестку и вязаный шарф. Потом она выходила на полубак и любовалась морем, которое синело с каждым днём всё больше, а воздух становился теплее. За завтраком она ела с таким аппетитом, какой бывает только на море.
Немало времени она проводила на корме, где, сидя на скамеечке, играла с Рипичипом в шахматы. Занятно было смотреть, как Рипичип обеими лапками переставляет шахматные фигуры, слишком тяжёлые для него, и становится на цыпочки, делая ход в центре доски. Он был отличный игрок и, если не забывал, во что играет, обычно выигрывал. Но иногда он забывал и делал какой-нибудь невероятный ход – например, безбоязненно подставлял своего коня под удар неприятельского ферзя или ладьи. В такие минуты, увлечённый игрой, он думал о настоящих сражениях, армиях и конях. Он бредил подвигами, поединками не на жизнь, а на смерть, славными победами.
Но это прекрасное время длилось недолго. Однажды вечером, когда Люси беззаботно наблюдала с кормы за длинным пенистым следом позади корабля, она заметила на западе тяжёлые тучи. Двигались они очень быстро и вскоре заполонили полнеба. На минуту в них образовался разрыв, сквозь который просочился жёлтый свет заката, в воздухе тут же похолодало, волны позади корабля заострились, море пожелтело, словно старая парусина. Казалось, и сам корабль почуял опасность и забеспокоился. Парус то сильно надувался на ветру, то опадал. Пока Люси наблюдала за всем этим, удивляясь, каким зловещим стал даже свист ветра, раздался голос Дриниана: «Все на палубу!» Матросы тут же принялись за работу. Крышки люков задраили, огонь на камбузе потушили и уже спускали парус, когда грянул шквал. Люси показалось, что впереди разверзлась глубочайшая яма, корабль полетел в неё, и тут же водяная гора высотой с корабельную мачту обрушилась на них. Это уж была верная гибель, но корабль взлетел на вершину горы и закрутился волчком. Целый водопад обрушился на палубу; ют и полубак напоминали два острова, между которыми бушевал бурный поток. Высоко вверху матросы цеплялись за рею, из последних сил пытаясь совладать с парусом. Оборванный конец каната тянулся рядом с ними по ветру, словно палка.
– Спускайтесь вниз, ваше величество! – крикнул Дриниан. Зная, что здесь она только мешает, Люси послушалась; но это оказалось не так легко. Корабль накренился на левый борт, и палуба стала покатой, словно крыша. Люси пришлось карабкаться до верха лестницы, прикреплённой к лееру, и пропустить двух матросов, а потом снова спуститься вниз. Хорошо ещё, что она крепко держалась, потому что совсем внизу её по самые плечи окатила новая волна. И так уже мокрая от брызг и дождя, Люси промокла теперь насквозь. Она бросилась в каюту, закрыла дверь и хоть на минуту избавилась от страшного зрелища, но всё ещё слышала ужасную мешанину звуков – скрипы, стоны, треск, крики, рёв и вой, которые здесь, внизу, звучали ещё тревожнее, чем на юте.
Буря бушевала весь следующий день, а потом ещё день, и ещё, и ещё. Она бушевала так долго, что никто уже не мог вспомнить, что когда-то её не было. И всё это время три человека стояли у румпеля – только втроём могли они хоть как-то держать курс, а ещё несколько человек откачивали воду помпой. Никому не удавалось ни отдохнуть, ни поесть, ни обсушиться.
Когда наконец буря кончилась, Юстэс сделал в своём дневнике следующие записи:
«
Разумней всего, конечно, вернуться назад, к Одиноким Островам. Но на дорогу сюда ушло восемнадцать дней, так что времени на возвращение, даже при попутном ветре, потребуется гораздо больше. Собственно говоря, восточного ветра пока нет, да и вообще нет никакого. Если же идти на вёслах, то времени уйдёт ещё больше. Каспиан говорит, на таком рационе много не прогребёшь. Я стал объяснять ему, что пот охлаждает тело, и потому, когда человек работает, ему меньше хочется пить, но он не обратил на мои слова никакого внимания, как всегда, когда ответить нечего. Все согласились плыть дальше, надеясь, что скоро на востоке появится земля. Я счёл своим долгом напомнить, что нам неизвестно,
Мне пришлось оправдываться – эта тварь так и наступала на меня, и притом со шпагой. Тут Каспиан показал своё истинное лицо. Он во всеуслышание заявил, что всякому, кого поймают у бочки с водой, «всыпят двадцать горячих». Я не знал, что это значит, пока Эдмунд не объяснил. Такие обороты встречаются в книжках, которые они читают.
После этой мерзкой угрозы Каспиан сменил гнев на милость и стал меня, видите ли, жалеть! Сказал, что всем тяжело, что надо терпеть, и так далее, и тому подобное. Вот ханжа, честное слово! Весь день я пролежал в постели.
