дрожащего. Нельзя отрицать, что робость один из недостатков Филиппа II. Она делает его государем нерешительным и несмелым; поэтому ему достается в удел цифра пять.

XX. Десятая буква E означает десятое небо, или твердь. Его характер — постоянство. Филипп обнаруживает его в политике, заставляющей скрывать свои истинные намерения под лживой маской, хотя эти средства часто остаются без результата. Здесь уместна цифра два, так как она означает две степени совершенства в этом качестве короля и в то же время отсутствие многих других.

XXI. Одиннадцатая, и последняя, буква Y соответствует одиннадцатой сфере, или эмпирею, символу верховного возвышения. Ее сопровождает цифра четыре, указывающая, что Филипп II обладает не много более чем третьей частью достоинства, которое ему приличествует, так что, не имея почти двух частей того, что ведет к славе этого возвышения, к возрасту шестидесяти шести лет, он никогда не достигнет эмпирея.

XXII. Деля шестьдесят шесть лет, составляющих возраст короля, на шесть периодов мистического числа одиннадцать и комбинируя их с шестью планетами, им соответствующими, автор находит другую аналогию с цифрами своего счета.

XXIII. Так, Филипп II в свои первые одиннадцать лет был непостоянен, как луна, и ее цифра 1 отмечает этот недостаток.

XXIV. В промежуток от одиннадцати до двадцати двух лет он упорно отказывался от учения из пренебрежения к влиянию Меркурия, что сделало из этого государя нуль в деле литературных познаний.

XXV. С двадцати двух до тридцати трех лет он привязался, но слабо, к культу Венеры, что означается цифрою 1.

XXVI. С тридцати трех до сорока четырех лет он блистал, как солнце, вне и внутри своего государства. Цифра 5 ему приличествует в этом отношении.

XXVII. От сорока четырех до пятидесяти пяти лет он был в некотором смысле подобен богу Марсу, ибо с помощью своих генералов, совершил большие военные экспедиции в Перу, [194] в Португалию, во Фландрию и в залив Лепанто; на этом основании можно с ним соотнести цифру 7.

XXVTH. С пятидесяти пяти до шестидесяти шести лет в нем не замечается ни одного из прекрасных поступков, которые составляют славу Юпитера, величайшего, совершеннейшего владыки богов. Поэтому этот период его жизни можно пометить только цифрою ноль.

XXIX. Эту работу (к которой можно приложить выражение поэта: сколько в мире пустяков, quantum est in rebus inane) надо рассматривать только как развлечение Хуана Басанте, тридцатилетнего молодого человека, который воспользовался несколькими книгами философии перипатетиков и астрологическим гримуаром,[195] так как Перес был неспособен заниматься подобными нелепостями. Этот документ не принадлежит какому бы то ни было процессу. Я нашел его в деле Антонио Переса. Он писан рукою Басанте. Однако его содержания не вменили в преступление ни тому, ни другому. Это доказывает, что это была простая шутка между инквизиторами и Басанте; если бы этот род сочинения был настоящим, его было бы достаточно, чтобы мотивировать серьезнейшее обвинение, которое прокурор поместил бы в свой обвинительный акт.

XXX. Томас Перес де Руэда, арагонский дворянин, один из самых искренних друзей Антонио, был релаксирован на общем аутодафе 20 октября 1592 года. Он был арестован 1 января. Я расскажу, как это произошло, потому что это дело заслуживает быть известным. Доминго Айербе, его сообщник и лжедруг, купил безнаказанность своего преступления за счет своей чести и жизни людей, веривших, что он принадлежит к их партии. Он удалился в горы Хаки и в долину Тена, чтобы соединиться с беглецами. Он был свидетелем того, что говорили Кристобал Фронтин, Томас Перес де Руэда и другие товарищи. Он сообщил об этом канонику Уэски, доктору Кортесу, комиссару святого трибунала, который велел арестовать его вместе с Томасом и другими, менее известными лицами. Кристобал Фронтин, выдающийся дворянин Таусты, также попал бы в его руки, если бы Хуан де ла Каса, которому было поручено произвести арест, не посоветовал ему поскорее достигнуть французской границы, что он и сделал на лошади Доминго Айербе. Каноник, знавший эту тайну, хотел косвенными средствами побудить этого предателя также бежать. Но он отказался: инквизиторы, узнав о его аресте, написали канонику, чтобы он вернул ему свободу на слово, потому что его дело отличалось от других. Утверждение бесстыдное, так как весь Арагон знал обратное. Томас де Руэда дал откровенное показание обо всем происшедшем. Но эти признания не могли его спасти, потому что он был одним из тех, кого надо было изъять из амнистии, хотя список подсудимых был составлен в Мадриде по заметкам, посланным из Сарагосы.

XXXI. 9 января Доминго Айербе сделал подробный доклад обо всем, что видел и слышал в горах, и сообщил трибуналу множество обстоятельств и отдельных фактов, которых они никогда не узнали бы без этого свидетельства. Они относились к процессам его компетенции или к другим делам, расследование коих принадлежало сенатору Ланцу, которому инквизиторы сообщили без судебных формальностей все, что они узнали, с обязательством сделать это по форме, если он потребует. Великодушие, которому трудно найти другие примеры, кроме святого трибунала, но которое было потрачено не даром, так как сенатор комиссар отвечал на это соответствующим горячим усердием.

XXXII. Донья Хуанна Коэльо и юные дети, которых оставил ей муж, стали также жертвами сарагосских событий. Они были заключены в замке местечка Пинто, в двух милях от Мадрида, с апреля 1590 года, когда эта героиня ценой своей свободы облегчила побег своего мужа. Второе бегство Переса, который покинул Сарагосу, чтобы вступить во Францию, сделало их заточение более суровым. Показания Диего Бустаманте, Хуана Басанте и некоторых других свидетелей научили инквизиторов, что ничто не печалит так сильно Переса, как мысль, что его жена заключена в тюрьму вместе с ни в чем неповинными детьми, так как Перес женился в 1578 году, и его старшая дочь донья Грегория родилась только в 1579 году. Доказано многими статьями процесса, что Перес неоднократно говорил в своей тюрьме, что ничто в мире не может заставить его отказаться от привилегии тюрьмы королевства, чтобы отдаться добровольно в руки инквизиции, кроме положительного заверения в том, что его жене и детям предоставят свободу и что единственной надежды на разбор его дела в Сарагосе было бы достаточно, чтобы побудить его произвести эту попытку; но, к сожалению, он не смеет ожидать справедливости и убежден, что его пошлют тотчас в Мадрид, где он погибнет на эшафоте.

XXXIII. Эти подробности привели к тому, что инквизиторы писали в Мадрид в конце сентября и в начале октября 1591 года, рекомендуя притеснить больше жену и детей Переса, потому что последний не замедлит узнать это и, может быть, добровольно вернется в тюрьму королевства. Эти догадки инквизиторов были основаны на сведениях, доставленных вероломным Басанте, доверенным лицом Переса для его переписки с Мадридом. Действительно, в последнем письме, пришедшем из этой столицы для Переса в конце октября, его извещали, что семья его переведена в род башни или бастиона замка Пинто, гораздо бодее неудобное помещение, чем ее прежняя тюрьма. Однако Хуанна Коэльо советовала мужу не думать о ее безопасности, потому что известия о его побеге достаточно для того, чтобы она и его дети чувствовали себя лучше. Как извинить инквизиторов за участие, которое они осмелились принять в этой омерзительной интриге? Донья Хуанна Коэльо и ее дети остались в тюрьме, и с ними обходились с большей или меньшей суровостью при жизни Филиппа II, который, умирая, посоветовал своему преемнику выпустить их на свободу.

I. Все вышеупомянутые события вызваны были процессом Антонио Переса. Но действительной причиной их была сильная привязанность арагонцев к привилегии, которую Филипп II хотел уничтожить как ограничивающую его деспотизм. Они не забыли, что государь использовал инквизицию в политических целях, и держались на страже, наученные попытками, сделанными двадцать лет назад, о которых я считаю удобным поведать читателям.

II. В то время как дон Матиас де Монкайо служил в городе Теруэле в звании главного командира, а