июня. Дон Гонсало Перес потребовал акт декрета верховного совета докладной запиской, в которой он изложил, что намерен воспользоваться им, чтобы опубликовать и сделать известными невинность его отца и справедливость, возданную его памяти. Этот документ был ему вручен, и он велел его напечатать, чтобы раздать экземпляры. Инквизиторы донесли на этот поступок верховному совету, который велел отобрать все экземпляры, бывшие в руках Гонсало и у типографа, и поручил инквизиторам сделать ему выговор за то, что он действовал без разрешения святого трибунала; трибунал, однако, предписал, чтобы этот выговор был дан только устно. 9 июля послали за Гонсало, чтобы привести его в зал заседаний трибунала инквизиции, но он 1 июля уехал в Мадрид. Экземпляры, найденные у типографа, были отобраны, и ему было запрещено печатать что-либо относительно дел святого трибунала без разрешения инквизиторов.

XXVIII. 16 мая 1616 года дон Гонсало взял подлинные документы, которыми пользовался в трибунале, оставив там копию каждого документа, заверенную двумя секретарями. Вероятно, потомки Антонио были обязаны доказать (неизвестно, при каких обстоятельствах) чистоту и благородство своей крови, потому что в процессе Антонио Переса мы находим заметку, которая гласит, что им было выдано удостоверение, в силу приказа совета инквизиции от 3 июля 1654 года.

XXIX. Может быть, дон Гонсало Перес нуждался в удостоверении для хлопот о восстановлении пенсии, которой он пользовался со времени своего детства в силу бреве Григория XIII. Пенсия была возложена на архидиаконат Аларкона, владение сановника кафедрального собора Куэнсы. Носитель этого сана дом Фернандо Эскобар был родственником Антонио. Его отец Гонсало сначала поместил его в качестве чиновника в первый государственный секретариат из уважения к донье Хуанне Эскобар, матери Антонио. Дом Фернандо обязался выплачивать эту пенсию из своей пребенды, которую получил от щедрости Антонио. Однако когда его благодетель впал в немилость, он забыл свой долг по отношению к его семье и принял меры, чтобы лишить дона Гонсало пенсии, несмотря на бедность других детей и их матери, имущество которых было конфисковано вместе с имуществом ее мужа. Из этого дела возник значительный процесс, который разбирался в Мадриде и Риме. Встал вопрос, утрачивалась ли церковная пенсия, полученная раньше объявления неправоспособности, когда эта кара определена. Невозможно, чтобы дон Гонсало был осужден. Впрочем, если бы его право не было признано, он мог бы для достижения правосудия извлечь выгоду из только что одержанной победы, которая доставила донье Хуанне Коэльо, его матери, утешение видеть своих детей реабилитированными после пятилетних хлопот о приговоре, что в других судах или у епархиального благочинного не потребовало бы больше пяти недель.

I. Дело Антонио Переса послужило причиной множества других процессов, возбужденных против лиц, принимавших участие в мятежах 24 мая и 24 сентября 1591 года, а также в побеге этого знаменитого испанца и его спутника Майорини. К ним применили церковные наказания и кары, определенные в булле св. Пия V от 1 апреля 1569 года и назначенные для тех, кто противится отправлению службы святого трибунала.

II. Генерал дон Альфонсо де Варгас вступил 12 ноября 1591 года в Сарагосу во главе своей армии. Жители были поражены этим, они выходили из города для сопротивления королевским войскам и для защиты своих вольностей. Эта экспедиция явилась для инквизиторов благоприятным поводом восстановить авторитет в городе, и они заняли свои места с таким пылом, словно пытались восстановить власть, сильно пошатнувшуюся в предшествующие месяцы. Трибунал повел тайное следствие против зачинщиков мятежа, хотя он знал руководителей восстания 24 мая из показаний, данных в Мадриде и позволявших думать, что те же лица были подстрекателями мятежа 24 сентября.

III. Прокурор святого трибунала подал 8 января 1592 года жалобу на всех мятежников вообще как на заподозренных в деле веры и составил список зачинщиков и участников мятежа. Этот список почти тогда же возрос до трехсот семидесяти четырех лиц, скомпрометированных своими поступками или разговорами. В том числе было семнадцать священников, четыре монаха, две монахини, четыре женщины, сорок кавалеров или дворян, шестнадцать адвокатов, пять судей из совета верховного судьи Арагона, пятнадцать второстепенных служащих даже из трибунала инквизиции, двадцать нотариусов и других судейских, пятнадцать купцов, десять студентов, тридцать ремесленников и сто двадцать четыре хлебопашца. Впоследствии это число стало значительнее.

IV. Инквизиторы решили заключить в секретные тюрьмы сто семьдесят из них, и все было подготовлено для новых арестов по мере установления виновных или получения улик против заподозренных. Из этого числа было арестовано только сто двадцать три человека, потому что одни были уже посажены в королевские тюрьмы по приказу командира Варгаса для того, чтобы предстать перед судом доктора Ланца, миланского сенатора, которого король назначил специальным комиссаром, а другие покинули королевство прежде, чем можно было их поймать. Некоторые из этого числа принимали лишь косвенное участие в движении, и суд над ними принадлежал, по праву предварения, сенатору. Они получили разрешение содержаться под домашним арестом. Из массы судопроизводств, предпринятых против мятежников, я выберу те, которые мне показались более достойными внимания по званию и имени обвиняемых.

V. Дон Хуан де ла Нуса, верховный судья Арагона, никогда не противился отправлению службы святого трибунала, скорее его можно упрекнуть в том, что он уступал их притязаниям более, чем позволяли привилегии королевства, охрана и защита коих были ему поручены. Однако он попал в положение мятежника, потому что в наступившей борьбе имел несчастие не быть самым сильным. Присяга, данная королем в сохранении привилегий, не позволяла ему вводить в эту страну более пятисот солдат. Постоянная депутация Арагона, извещенная о том, что генерал Варгас прибыл в Агреду с кастильской армией и готовится вступить в Тарасону и Борху,[190] сделала представление королю, что спокойствие, царящее в стране, делает эту меру бесполезной. Филипп велел ответить, что войска предназначены для Франции. Депутаты написали вторично и сообщили об опасности, которую представляет переход армии через Сарагосу. Им возразили, что нечего опасаться этой военной операции и что армия пробудет в городе только срок, необходимый для возвращения правосудию авторитета и силы, почти совершенно утраченных во время последних мятежей.

VI. Депутаты Арагона, получив последний ответ правительства, запросили мнение тринадцати адвокатов о смысле фуэросов королевства. Юрисконсульты объявили, что эти права нарушаются вступлением королевских войск в Арагон и все арагонцы обязаны противиться и препятствовать ему. Циркуляры были посланы во все города; написали постоянным депутациям Каталонии и Валенсии, чтобы просить у них помощи, предусмотренной договорами на случай, если одной из этих стран будет угрожать вторжение. Главным вождем арагонской армии назначили верховного судью Арагона, которого закон королевства призывал к этому. Ему было приказано тотчас встать во главе войск. Когда кастильцы очутились в шести милях от Сарагосы, верховный судья оказался с такой горстью людей, что удалился и оставил свободным проход для королевской армии, которая вступила в город.

VII. 28 ноября дон Франсиско де Борха, маркиз де Ломбай (старший сын герцога де Гандиа и внук св. Франциска), прибыл в Сарагоссу с полномочиями королевского комиссара. Ему было поручено вести переговоры с постоянными депутатами и главными дворянами королевства о пунктах привилегий нации, которые будто бы были нарушены. Было несколько совещаний, которые кончились ничем, потому что депутаты не позволяли открывать конференций, пока Арагон занят чужеземными силами, лишающими страну и депутацию свободы; они заявили, что можно будет, однако, созвать представителей городов, чтобы принять изменения договора 1588 года в пунктах, касающихся апелляции к народу за национальную свободу, но король не должен требовать, чтобы обсуждение этого происходило в присутствии чересчур