способна, и просила его испытать меня и сказать, если он находит в моем поведении что-либо противное Священному Писанию. Он меня сильно успокоил; мне кажется, что эти беседы были не бесполезны для доброго монаха, потому что, хотя он сильно преуспел в благодатной жизни, впоследствии предался молитве с еще большим тщанием».[88]

XXVII. До сих пор св. Терезе только угрожали. Покинув Авилу для основания монастырей в Медина- дель-Кампо, Малагоне, Вальядолиде, Толедо, Пастране, Саламанке, Сеговии и Беасе, 26 мая 1575 года она в шестидесятилетнем возрасте прибыла в Севилью, где ей пришлось перенести больше огорчений, чем в Авиле. Сестры,[89] которые, приняв реформу, решили проводить св. Терезу и помочь ей основать монастыри в Севилье, Сарагосе и других местах, также стали жертвами этого нового гонения. Стараниями святой реформа уже была введена среди монахов ее ордена, и в 1568 году она основала монастырь Дуруэло, из которого несколько монахов было потом послано для основания новых монастырей. В их числе были Хоронимо Грасиан и Амбросио де Мариано, ученик св. Терезы. Севильский монастырь был основан первым, в 1573 году. Через два года св. Тереза в том же городе открыла обитель для кармелиток. Здесь одна послушница подняла бурю. Нравы этой девицы были чисты, но она отличалась непокорным нравом. У нее был желчный темперамент и меланхолический характер. Ей нравилось самой придумывать благочестивые упражнения и епитимьи, которые она предпочитала действиям, налагаемым на нее общим правилом. Св. Тереза, желавшая внушить своим монахиням дух послушания и смирения, который является душою всякой монастырской общины, не встречая покорности в послушнице, сочла необходимым смирять ее во многих случаях, чтобы укротить этот непокорный и горделивый характер. Но усилия остались бесплодны, так что настоятельница была принуждена удалить ее из монастыря.

XXVIII. Девица, пораженная некоторыми набожными приемами, которые она видела в монастыре, вообразила, что монахини находятся под властью демона. Одна статья правил обязывала каждую монахиню раз в месяц исповедоваться в присутствии всей общины в каком-либо из своих прегрешений. Послушница приняла этот акт смирения за настоящее таинство исповеди и сообщила об этом инквизиции. Епископ Тарасовы дон Диего Иенес[90] говорит в Жизни св. Терезы, что это показание было подтверждено священником, который в течение некоторого времени был духовником монахинь и поведение коего было безупречно, но он был мизантроп, мелочный человек и невежда, поэтому не следует удивляться, что он сам ошибался в этом случае. Послушница рассказывала ему на свой лад все, что видела в монастыре, и он счел нужным ради славы Божией сообщить инквизиции. Он рассказывал об этом повсюду; вскоре монахини были очернены в глазах всех жителей. Кармелиты, не желавшие допускать реформы, были враждебно настроены против св. Терезы и ее монахинь, как будто бы реформа опозорила их орден; они донесли на кармелиток святому трибуналу как на одержимых бесовским духом под обманчивой личиной химерического совершенства.

XXIX. Инквизиторы велели произвести тайное следствие по их процессу. Многие свидетели дали показания о том, что они лишь слышали. Но послушница была единственной, сообщившей достоверные и не допускающие возражений факты. Было решено подвергнуть монахинь допросу, чтобы узнать, следует ли их забрать из монастыря и арестовать. Инквизиторы действительно приступили к этому; но вместо того чтобы произвести это с обычной таинственностью, они придали этой части судопроизводства самую соблазнительную публичность. Судьи и асессоры въехали верхом в монастырь, альгвасилы и другие приспешники инквизиции овладели воротами, множество всадников гарцевало на улице. Священник, виновник гонения, прибежал, чтобы быть свидетелем этого зрелища и насладиться им. Он долго стоял в воротах монастыря; его присутствие привлекло толпу зевак, которым он рассказывал, что скоро отсюда поведут монахинь в инквизицию. Но случилось другое, и это заставило всех презирать этого священника. Вскоре стало известно, что при сравнении ответов монахинь с обвинительными пунктами предшествовавшего тайного следствия пришлось признать, что монахинь обвиняли в очень невинном обстоятельстве, дурно истолкованном, вследствие этого инквизиторы не продолжали процесса.

XXX. Торжество св. Терезы было незначительно, потому что она и община оказались под тяжестью публичного позора; из поведения трибунала все узнали, что существовал и, быть может, продолжал существовать против них процесс по делу веры. Таким образом предубеждения могли рассеяться только после публичного признания невинности св. Терезы и монахинь со стороны инквизиции. Ведь отсрочка доказывала, в сущности, лишь отсутствие достаточных обвинений и, по-видимому, говорила о возможности в будущем собрать новые улики для продолжения процесса.

XXXI. Совершившийся поворот был сначала более благоприятен для св. Терезы, чем для ее монахинь. Ей позволили уехать из Севильи для основания новых монастырей, но она должна была предварительно дать обещание, что вернется, как только получит приказание, или что явится в назначенный ей трибунал. Монахиням был запрещен выезд. Некоторые были даже вновь вызваны в святой трибунал и отданы под суд на основании показаний, имевшихся в руках судей. Это доказывается письмом, которое св. Тереза писала из Толедо дому Гонсало Пантохе, настоятелю Печерского (de la Cuevas) картезианского монастыря в Севилье, тому самому, который отдал дом для помещения реформированных кармелиток. Невзирая на секретность дела, она передала ему некоторые подробности о монахинях. «Мои бедные девицы, — писала она, — лишены всякого совета, потому что люди, которые могли бы их защищать, устрашены тем, что их заставили делать под угрозой отлучения от Церкви. Я полагаю, что они по легкомыслию и против собственного желания слишком далеко зашли в своих показаниях. Я нашла в процессе крайне лживые сведения: я была с девицами в то время, когда, как утверждалось, происходили эти случаи, хотя в действительности ничего подобного не было. Но я не удивляюсь, что дело приняло такой дурной оборот, потому что знаю, что одна из девиц была посажена в секретную тюрьму, где пробыла шесть часов. Так как она не очень умна, я думаю, что она сказала все, чего от нее добивались. Из этого обстоятельства я поняла, что полезно обдумывать ответы. Так как мы этого не делали, то не имеем права жаловаться. Господь хотел, чтобы это испытание продолжалось полтора года».[91]

XXXII. Достопочтенный дом Хуан де Палафокс, епископ Осмы, сопроводил это письмо св. Терезы следующим превосходным примечанием: «Для того чтобы затеять ужасный процесс по поводу весьма невинного в сущности дела, — особенно против женщин, — достаточно немного дурного настроения у допрашивающего, немного желания доказать то, что отыскивают, у составляющего протокол, немного боязни у того, кто дает показание; из этих трех малых элементов проистекает чудовищное дело и ужасная клевета». В самом деле, достаточно прочесть произведения св. Терезы, чтобы признать, что она любила откровенность в добродетели и остерегалась всякого необычного пути, который мог бы привести ее к иллюзии. В письме к дому Альваро де Мендосе, епископу Авилы, она выражается так: «Мы были бы достойны большой жалости, если бы могли искать Бога только после того, как умерли для мира. Магдалина, самаритянка и хананеянка вовсе не были такими, когда они его нашли».

Что касается откровений, то она всегда восставала в письмах и речах против легкомыслия, с которым верят в них; во многих письмах она доказывала опасность этого, особенно у женщин, воображение которых, как она знает, легче воспламеняется ложными и фантастическими видениями. Поэтому, предприняв, по совету своих духовников, описание своей собственной жизни, где рассказывается о нескольких случаях этого рода, бывших с ней самой, она дает монахиням благоразумный совет не читать его. Такое расположение св. Терезы заставляло ее любить чистосердечие и прямоту, и она советовала избегать необычных путей, не обращая внимания на благие намерения, которыми можно считать себя вдохновленным. Поэтому, когда севильская буря утихла и рассеяла предубеждения, внушенные недоброжелательными людьми апостолическому нунцию против ее ордена, св. Тереза увидела себя вновь в опасности новых преследований по делу о происшествиях с кармелитками Малагона. Она писала им — «Пора нам избавиться от благих намерений, которые нам так дорого стоили».[92] Св. Тереза умерла 4 октября 1582 года, шестидесяти шести лет от роду.

XXXIII. Св. Иоанн Крестный (Juan de la Cruz),[93] который участвовал в работе св. Терезы по реформированию кармелитского ордена и по устройству новых монастырей, родился в Онтиверосе, в епархии Авилы, в 1542 году. Он привлекался к суду инквизициями Севильи, Толедо и Вальядолида. Последний трибунал вооружился всеми документами, составленными в первых двух, для материала процесса и для осуждения достопочтенного Иоанна Крестного. Та же участь готовилась брату Геронимо Грасиану, основателю монастыря босоногих кармелитов в Севилье, и нескольким другим благочестивым людям, которые следовали уставу монашеской жизни св. Иоанна. На него донесли как