Кудыка припомнил костистое остролобое лицо, выхваченное из мрака светом греческой лампы, и вздрогнул. Ухмыл засмеялся.

– Что? Боязно?.. А придется… Без его слова вас тут никто не примет. Так что вставай, Чернава, нечего рассиживаться…

Чернава поднялась со вздохом, и двинулись они втроем вдоль рва по скрипучей дресве туда, где громоздилась похожая на качель махина. Справа шли тесаные, покрытые внизу зелеными водорослями камни волнореза, сдвигаясь все теснее и теснее, пока не сплотились в пристань, возле которой покачивались вчерашние острогрудые ладьи. Одна из них была завалена набок прямо на причале. Над поврежденным днищем стояли, почесывая бороды и затылки, человек семь. Горела смола, постукивали топорики.

– Эй, Неждан! – осклабясь, окликнул Ухмыл хмурого берендея со смоляным кляпом в руке. – Ты хоть рыбкам-то от меня привет передал?..

– Да чтоб тя во рву переехало!.. – недружелюбно отозвался тот.

Ухмыл загоготал, довольный своею шуткой, и повернулся к Кудыке с Чернавой.

– Вчера, когда чалили, – шепнул он, перегородивши рот ладонью, – об камушек брюхо ладье порвали… Рыба-то, она – не дура: как вечер – вся к берегу подается… А чальщики наши тоже в темечко не колочены: отряжают один челнок вдоль волнореза. Ну и пожадничал Неждан, решил впритирку невод проволочь… Только ты, слышь, – добавил он озабоченно, – розмыслу об этом ни слова…

Кудыка распахнул полушубок. Не пригревало уже, а припекало. Тени по обе стороны стали заметно короче, причем левая проступала погуще, поотчетливей… Древорез вознес боязливый взор и, сличив оба солнышка, повернулся к Ухмылу.

– Ухмыл, а, Ухмыл… – жалобно позвал он. – А что это у греков оно вроде поярче?

Тот насупился, сплюнул.

– Будешь тут поярче! – сказал он, перебрасывая лопату из одной руки в другую и тоже распахивая зипунишко. – Они-то его на каменном масле калят… Нафта [57] называется…

– А мы?

– А мы – дровами.

Кудыка ошалел и еще раз сравнил обе тени.

– Дровами?.. Да мил человек!.. Дрова-то – дорогие!..

– В том-то и дело… – проворчал Ухмыл. – А тут еще вы со своей глубокой резьбой… Ох и хитрющий же народ! И стружки хотят снять поболе, и чтобы солнышко пожарче грело…

Кудыку словно колом промеж глаз полыхнули. Остановился, уставился в ужасе.

– Берендейками?!

– А то чем же? Понятно, что берендейками… Вы их кому в жертву приносите? Солнышку? Ну вот в солнышке они и сгорают, берендейки-то ваши… – Тут Ухмыл почуял спиной неладное и обернулся. Кудыка стоял столбом. – Э, ты чего?

– Погодь… – прохрипел Кудыка, запуская пальцы за ворот рубахи. Накатило удушье. Постоял, отдышался… – Зачем же мы их режем-то?! – завопил он так громко, что на пристани даже оглянулись. – Душу, можно сказать, вкладываем!..

– Ну, как?.. – Ухмыл несколько растерялся. – А иначе вы вообще ни щепочки не принесете, все в печь засунете… без молитвы-то… И так вон уже ничего не боитесь… Перунов, говорят, со старых капищ на дрова крадете…

К счастью, древорез вспомнил вдруг, что к резным идольцам он теперь никакого отношения не имеет. И все равно: работы было жалко… Да какой работы!..

– Очухался, что ли? – спросил Ухмыл, тревожно заглядывая в глаза. – А очухался – так пошли…

До самой махины древорез брел молча и вид имел пришибленный. С мыслями удалось собраться лишь в самом конце рва.

– Слышь, Ухмыл… – сипло позвал он. – Ну, с берендейками – ладно… А ночи-то у нас почему длиннее, чем у греков?

– Еще бы им не быть длиннее! – Ухмыл усмехнулся. – Греки-то, вишь, три солнца катают, а мы-то – два…

После таких слов ум Кудыкин и вовсе разбежался весь по закоулкам, ничего в середке не осталось.

– Так, может, и нам тоже?..

– Эва! – подивился Ухмыл его наивности. – А где ж тебе третье взять, ежели у нас их всего два и есть? Четное да нечетное…

Похожая на качель махина заслонила тем временем весь прочий берег. Как и на пристани, копошились, ползали и ходили по ней людишки, что-то выстукивали, что-то подмазывали. Судя по запаху, дегтем. Резкий голос Завида Хотеныча Кудыка заслышал еще издали. Розмысл стоял под самым перечапом и что-то кому-то указывал.

– Суров… – заметил, словно бы похвастался, Ухмыл. – А уж умен-то, умен!.. – Понурился и вздохнул сокрушенно. – Эх, мне бы такую голову – я бы уже, наверно, сотником был…

– Чего ж не стал? – впервые подала голос хмурая Чернава. – Смекала недостало?

– По грамоте осекся, цифирь не далась… – удрученно признался тот.

Сделал знак подождать его здесь, а сам вжал голову в плечи и робкими мелкими шажками направился к