гулко, что струхнул Кудыка, отпрянул. Больше в дыру не совался.

Наполнив три короба сизым нежным прахом, решили передохнуть малость. Хребты золы успели украситься золотой каймой – поднималось тресветлое солнышко берендеев. Сошлись в кружок, оперлись на лопаты. Лица у всех черные, зубы одни блестят.

Кудыка открыл было рот, чтобы задать первый вопрос, но Ухмыл заговорил сам.

– Так-то вот, берендеи… – с ленивым превосходством молвил он, глядя в основном на Кудыку с Чернавой. – Ползаете там у себя поверху, что мураши, куколок режете, землицу сошками ковыряете, а тут, вишь, какие дела делаются?.. Не-ет, нынче наверху жить трудно, голодно… И воли никакой…

– Под землей, что ли, воля? – усмехнулся сутулый Вражина.

– У нас, мил человек, – небрежно ответствовал Ухмыл, – по сравнению с вами, жить не то чтобы вольновато… – Помедлил, сплюнул и щегольнул частоговоркой: –…а вольным-вольно навольно- вольнехонько!..

– Так ты, выходит, по своей воле золу с нами гребешь? – подмигнув неподбитым глазом, поддел Бермята.

– Это временно… – отмахнулся Ухмыл. – Провинился – вот и гребу.

– Рассказал бы, что ли…

– А чего рассказывать? Помнишь, ночь была до-олгая-долгая? Ну, когда еще четное солнышко два раза подряд пускали… А кто первым углядел, что обшивка расклепалась? Я и углядел! А то бы так и кинули…

– Да ну?

– Вот тебе ну!.. Такая выдалась ночка – до сих пор оторопь берет! С ног сбились! Нечетное – в починку, четное – в работу. Розмысл наш Завид Хотеныч поутру мне отпуск выписал на три дня. А я, вишь, в первый день накушался, как дурак, да и ляпнул в кружале чего не следует… При нем вот и ляпнул… – Ухмыл кивнул на застывшего с приотворенным ртом Кудыку. Потом вдруг уставился поверх голов и всполошился. – Никак второй обоз подходит? А ну за лопаты!..

Действительно, из узкой прорези меж груд золы выползала на берег еще одна вереница саней – ветхих, насквозь проеденных чернотой. Да и возчики, ведущие лошаденок под уздцы, были сплошь мрачные, оборванные, небитые. В слободке древорезов им, должно быть, шепнули уже о нечаянной удаче товарищей, потому что на справное новенькое снаряжение и одежку людей Бермяты они поглядывали с завистью, но без удивления. Стали неподалеку, перебрасываясь ехидными замечаниями.

– Эй, Вражина! Шубейку не замарай!..

– Колами-то, чай, сподручней махать, чем лопатами?..

– Не замай!.. Не видишь, что ли, горе у них: пальцы торчат – работать мешают…

Огрызаться было некогда. Два обоза на берегу могли привлечь внимание грозного Завида Хотеныча, которого, надо понимать, побаивались все, включая Бермяту. Наконец оставшиеся четверо саней были наполнены доверху, и нажилившиеся лошадки тронули их волоком по нежной певучей золе. Отогнав груженый обоз за черно-сизые хребты, чтобы зря не маячил, вернулись к дыре.

– Ну вы смутьяны… – вроде бы сокрушенно, а на самом деле одобрительно молвил вожак порожнего обоза, кивая шапчонкой, якобы, сшитой из шкурки злака-баранца. – Мало того, что бои дрекольные чините, так еще и беглых изменников от царского гнева прячете…

– Где? – удивился Бермята.

Вожак пришлых сволочан огляделся и отличил в толпе две незнакомые рожи.

– Да вот… – Он указал кнутовищем сначала на Кудыку, потом на Чернаву.

– А кто видел, как мы их в обоз приняли?

– Увидят, – успокоил вожак. – Как до слободки доползете – сразу же и увидят… Там, брат, сейчас заставы неминучие. Кроме вас-то по этой дороге никто в тот день не проходил. Стало быть, вы их и укрыли, больше некому. Так-то вот…

– Знать ничего не знаем, ведать не ведаем, – посмеиваясь, отвечал Бермята. – Впятером из слободки вышли, впятером и возвратились, по дороге никого не встретили… А беглые, видать, в лесу прячутся, не иначе…

Чернава болезненно охнула и, осев наземь, с тихим стоном замотала головой.

– Эй, девка, девка!.. – встревожился Бермята. – Ты это брось! Назад мы тебя не возьмем, даже и не думай…

– Так ведь ловят-то его, а не меня… – взмолилась она.

– Ну это все едино, – рассудительно молвил вожак пришлых. – В слободке-то гоняли вас двоих! Стало быть, увидят хотя бы тебя одну – сразу все и раскумекают…

– А нам, девонька, – покашляв, прибавил Вражина, – лишних бед не надо. Своими поделиться можем…

Кудыка беспомощно смотрел в спины уходящих вдоль бугров золы возчиков, и мнилось, будто с сердца снимают резцом глубокую запрещенную царским указом стружку. Хоть и сволочане, хоть и обозники – все равно ведь свои, берендеи… А тут…

Посмотрел на змею подколодную Чернаву. Та еще сидела на земле, уперев ладошку в синевато-серый прах и горестно уронив головушку. Ухмыл раздал вновь прибывшим лопаты и, поигрывая оставшейся, направился к ним двоим.

– Смотри, Любим! – весело крикнул он через плечо. – Хоть одну мне сломаете – шкуру спущу!..

Вослед ему полетела задорная брань, но Ухмыл оставил ее без внимания.

– Ну что, беглые? – сказал он. – Пойдем к розмыслу…